Фантики вне закона

Искусство в Советском Союзе было чем угодно - коллективным пропагандистом, агитатором, организатором, - но не товаром. Конечно, товарно-денежные отношения присутствовали: гонорары за книжки платили, билеты в кино покупали, но все это происходило в жестких рамках социалистической системы распределения. Выходы за ее границы преследовались если не в уголовном, то в моральном порядке.

Парадоксальным (как теперь кажется) образом на качестве продукта это особо не сказывалось. Поэтому мы до сих пор любим советские фильмы и советские песни (чего, правда, не скажешь о книгах или картинах). Но помимо всеобщего умиления "Старыми песнями о главном" новое время породило новую проблему. Советское искусство стало-таки постфактум товаром. И как целое (с успехом переиздаются книжки, фильмы выходят на кассетах), и как часть (в джинглах звучат фрагменты старых песен, в клипах и рекламных роликах мелькают кадры старого кино).

Казалось бы, все прекрасно: связь времен восстановилась, внуки творчески развивают дело дедов. Но деды рады отнюдь не всегда. Гордости за то, что когда-то сделанное снова нужно, сегодня недостаточно. Процентов-то нет! А тут еще собственные внуки подзуживают: "Дедуля, в Америке ты бы миллионером был!" Так что старики идут в бой. В бой за свои права, которые вроде бы очевидны, но законом не подтверждены. Не было в СССР авторского права, а заставить 10 лет назад принятый закон работать задним числом - ох как сложно.

В конце недели в Замоскворецком районном суде состоится очередное заседание по иску художника Леонида Константиновича Челнокова к кондитерской фабрике "Красный Октябрь". Челноков, проработавший на фабрике сорок два года, пытается доказать, что он там действительно работал и что именно он - автор знаменитых оберток конфет "А ну-ка, отними", "Раковые шейки", "Незнайка" и многих других. Суд тянется не первый год, но стороны по-прежнему далеки от разрешения конфликта.

Сладкие радости несладких времен

Леонид Челноков пришел на фабрику в 1949 году. Время было несладкое, а потому сладкого особенно хотелось. Сладкого - и красивого. Так одна за другой стали появляться знаменитые обертки: "А ну-ка, отними", "Раковые шейки", "Незнайка", "Садко", "Коровка", ирис "Кис-Кис", шоколадки "Сказки Пушкина", "Жар-птица", "Конек-Горбунок". Не только фантики, но и коробки, коробочки, банки - все это расписывал Челноков, всего сделав более 1000 работ. Он же нарисовал и знаменитый логотип. Вскоре Челноков стал фактически главным художником фабрики и проработал в этой должности до 1990 года.

Шуршать красивыми обертками любят все: тираны, либералы, монархисты. Специально для сталинской семьи Челноков оформлял любимые ими цитрусовые конфеты. Потом они попали и в магазины, но по цене в десять раз больше, чем обычные карамельки. Полетел в космос Гагарин, вечером звонят Челнокову: "Завтра в восемь утра встречаем героя с конфетами". За ночь макет был сдан и тираж запущен в печать. Утром пионеры дарили конфеты, а Челноков отсыпался дома. В 1993-м, уже на пенсии, Челноков восстановил дизайн коробки конфет, сделанных к 300-летию дома Романовых еще на "Эйнеме" учителем Челнокова Андреевым. Потом сын привез ее из Америки, где она продавалась по 200 долларов...

Вроде пустяк - фантик, скомкать и выбросить, но если собрать эти бумажки за пятьдесят лет, то перед глазами окажется вся наша история. Тут тебе и Хрущев, и кукуруза, и Белка со Стрелкой, и БАМ. По оберткам можно изучать автомобили, породы собак, кошек, лошадей, даже правила дорожного движения. В какой-то момент "Красный Октябрь" осознал свою роль свидетеля истории и создал при фабрике музей, большая часть экспозиции которого состоит как раз из работ Челнокова. Ходят сюда в основном школьные экскурсии. Детей поят чаем с конфетами и шоколадками и ненавязчиво вводят в краткий курс.

Художник в России - больше, чем художник. Дизайнер - почти никто

...Мне всегда нравилось идти в школу. Но не потому, что жажда знаний и по друзьям соскучилась. Просто 1 сентября родители покупали мне коробку конфет. Красочную, нарядную, огромную. Такие продавались только в "Березках" и стоили страшно дорого. Когда все было съедено, я срисовывала картинки с коробок, доводила их до совершенства и посылала на какой-нибудь конкурс. Летом коробка вместе со мной отправлялась на дачу, где пряталась под диван и наполнялась всяким ценным скарбом. Нитки, пуговицы, запонки, булавки - такое есть в каждом доме. Они достаются с антресолей или из самых дальних ящиков, их трудно открыть и легко рассыпать, но они до сих пор всем нужны. Некоторые, конечно, покупают в IKEA пластиковые контейнеры, максимально продуманные со всех точек зрения... Но только, когда их открываешь, запах шоколада не теребит носоглотку. Никакой ненужной ностальгии.

Парадокс в том, что главным в жизни Леонида Константиновича Челнокова была и остается живопись. Он пишет цветы, Москву, портреты. Его картины выставляются, раскупаются и дарятся, конечно, тоже. Когда восстанавливали храм Христа Спасителя, Челноков написал икону "Спас Нерукотворный" и подарил ее туда. Жить без живописи он не может и пишет каждый день: "Если художник перестает писать природу, он заканчивается как художник". Искусствовед Андрей Толстой сказал, что "сирень на картинах Челнокова дышит" - и это правда.

А к фантикам своим Челноков относился снисходительно. Не как к халтуре, конечно, - как к службе. Ответственно (как ко всему) и с уважением, ведь и кормила работа неплохо: случалось, что заработок главного художника был больше, чем у директора (однажды последний даже распорядился: "Больше, чем мне, денег Челнокову не выдавать").

Так, собственно, думали все: Врубель, когда расписывал балалайки, Васнецов, когда оформлял меню, Поленов, когда делал эскизы рушников. Всякий русский художник, который в России больше, чем художник. Такова традиция: искусство здесь пишется с большой буквы, а у всего декоративно-прикладного - музей отдельный. Потому и слово "дизайн" в России долго не приживалось и имен авторов самых разнородных хитов никто не знает. Кто нарисовал этикетку "Пшеничной" или "Жигулевского"? Бог весть. Вот разве что имя автора пачки "Казбека" сохранилось, да и то - вдогонку к легенде. Шел веселый осетинский художник Хохов сдавать работу, а сдавать было нечего; вышел на мост - да и нарисовал то, что видел: гору (правда, не Казбек, Казбек был в тумане) и всадника. Картины Хохов тоже всю жизнь писал, но кто ж их помнит, а "Казбек" - пожалуйста, в каждом ларьке.

Разделение искусства на вечное и прикладное было весьма парадоксальным развитием идеи о социальной миссии искусства. Улучшать жизнь народную каждым коробком спичек, каждой консервной банкой - вроде бы что может быть важнее? Однако же всякий художник воспринимал подобный заказ как оскорбление и иначе как "халтурой" не называл. Был короткий период, когда возбужденные авангардисты несли искусство в жизнь, когда Маяковский не гнушался оформлять витрины, а Попова - рисовать эскизы прозодежды. Но к середине века порыв безнадежно завял, дизайн был отдан на откуп комбинатам ДПИ, и с эстетической точки зрения повседневная жизнь советского человека представляла собой абсолютное уныние.

Как качали права Чебурашка с "Аленкой"

Не проходя по ведомству высокого искусства, труд скромных художников-оформителей соответствующим образом и оценивался, и рассматривался с точки зрения авторских прав. В этом смысле автор очередного плаката "Миру мир" мало чем отличался от автора "Казбека" или "Кис-Киса". Авторских отчислений с каждой проданной пачки, понятно, не платили, никаких патентов не выдавали. Все договоры на подобные работы оформлялись в рамках КЗоТа - законодательства трудового, а не авторского. Каковой в России вообще просуществовал всего 6 лет - с 1911 по 1918 год.

Заново закон об авторских правах был принят в России только в 1993 году, первый же раз мы трепыхнулись на эту тему в 1973-м - присоединившись к Всемирной конвенции об авторских правах. До того авторского права по большому счету СССР вообще не признавал: все вокруг было колхозное, все вокруг мое (или - ничье). Идеологический подтекст понятен (обеспечить народу максимальный доступ ко всему прекрасному), экономический - тоже (любовь придумали русские, чтобы денег не платить). Русские не хотели платить никому, и если иностранным гражданам все же порой приходилось, то уж своих-то кидать считалось делом абсолютно естественным. И вопросов у "своих" это, как правило, не вызывало. До определенной поры.

Самыми громкими прецедентами нового времени стали две истории. И обе как раз - из области "сладкого". Первая - про то, как писатель Эдуард Успенский отсудил все у того же "Красного Октября" права на Чебурашку. Неизвестный науке зверь тиражировался повсюду, а писателю с этого ничего не капало. Конфеток в результате не стало, зато справедливость была восстановлена. Понятно, что в прежней жизни писателя могло только греть то, что его детище - везде. Но в тот момент, когда над страной завитал призрак слова "брэнд", энергичные люди почуяли, что не худо бы уже и делиться. А тут еще полку юристов стало прибывать год от году, надо же и им чем-то заниматься.

Вторая история производит как раз впечатление провокации, инспирированной юристами. Госпожа Елена Геринас попыталась доказать, что "Аленка" со знаменитой шоколадки - это она и что именно благодаря ее милому личику продукт столь популярен. И потребовала с "Красного Октября" 4 миллиона компенсации. Но если по первой части доказательств хватило, то со второй возятся по сей день.

История Челнокова - примерно посередине. Его претензии не так эфемерны, как претензии "Аленки", но и не так очевидны, как заслуги Успенского, создавшего действительно нечто большее, чем фантик. В конфликт тут вступают два законодательства - нормы трудового и авторского права. Поскольку создавал Челноков свои обертки как "служебные произведения" в рамках трудового договора, то и права на них принадлежат заказчику. А авторское право Челнокова - несмотря на то, что оно очевидно - судом пока не подтверждено.

Самое грустное, что началась эта история вполне по-человечески. В свое время, к юбилею фабрики, руководство "Красного Октября" собиралось выпустить альбом со всеми работами Челнокова. Художник собрал слайды, сдал в производственный отдел фабрики. Но потом директор фабрики спохватился, что выпуск подобного издания станет прямым доказательством авторства Челнокова. Альбом не вышел, и художник пошел в суд - требовать уже не просто признания заслуг, а одного процента с продаж.