Дарья Коробова В Москву прибыл очередной соискатель премии "Золотая маска" - спектакль питерского БДТ "Федра" в постановке Григория Дитятковского. Эта постановка - результат тесного сотворчества множества людей, прихотливый синтез искусств. Режиссер видит театр прежде всего искусством, точнее - местом встречи его различных явлений и их гармоничного сосуществования.
Григорий Дитятковский - режиссер хорошо образованный, поэтому понятие "высокой культуры" становится очевидным мотивом новой его постановки. Древний миф, прослеженный сквозь временные и культурные напластования, становится материалом для современного сценического действа. Зачастую режиссеры лишь констатируют жанровое определение, данное пьесе автором: драма, комедия, сцены из семейной жизни. Для Дитятковского трагедия - определение принципиальное и осмысленное. Трагедия, интерпретированная современным театром, - не заламывание рук и страшная гримаса, но большой конфликт больших понятий.
Первое, что обращает на себя внимание в этой постановке расиновской "Федры", - озвученный текст (перевод Михаила Лобанова), стилизованный под классицистический державинский высокий штиль. Ход причудливый, но разом отметающий всякую причастность действа к так называемым малым жанрам. Следом - графичная, даже архитектурная стилизация костюмов: текстура, абрис, временная принадлежность - все это материал для ваяния образа персонажа. Мужчины в спектакле Дитятковского носят парадные морские кители и непременные белые перчатки, женщины - платья из разных театральных эпох. Сама Федра, к примеру, более всего напоминает Саломею из декадентской драмы Оскара Уайльда - такую, какой ее видел Бердслей. Одну из самых непознанных и странных героинь в театральной истории. Именно женщины делят здесь область непознанного, именно они совершают открытия, творят историю, задают вопросы.
Спектакль схож с некой идеальной театральной комбинацией, высшей театральной математикой, обратившейся искусством. Система образов осмыслена до мелочей и потому лаконична и ясна, потому с легкостью прочитывается на эмоциональном, либо интеллектуальном уровнях. Здесь допущена восхитительная сценическая недосказанность, образующая интригу, загадку истории. История эта столь умно сочинена, что не допускает однозначности ее прочтения. О чем спектакль? Да обо всем сразу, о большой любви и большой ненависти, о предназначении и выборе, о мужчинах и женщинах, вере и неверии. В спектакле нет ни одного предмета; образ, материя постановки - в непрерывном взаимодействии всех ее элементов: сценографии Азизян, света Фильштинского, пластики Грицая, шума моря и ветра, музыки Моцарта и Баха, актерской интонации.
Кому-то покажется, что действие настолько стилизовано и структурировано, что актерам не остается никаких способов самовыражения, кроме живого человеческого голоса. Да, но если бы структура опять же не была самим материалом для ваяния. Если бы в сценической партитуре Дитятковского не предполагалось места для актерской индивидуальности, для этого самого человеческого голоса. Неспешная отстраненность действия настраивает на некоторую созерцательность, фокусирует внимание на бережно осмысленных словах и долгих паузах между ними. Дуэт Ипполита и Арисии - большое сражение мужского и женского, битва на словах, без единого прикосновения и - часто - взгляда. Любовь в этой истории невозможна и предрешена; она лишь повод для главного выбора. Играют все-таки трагедию.
Этот спектакль можно назвать поэмой, разыгранной на сцене. Театральный, общекультурный, человеческий опыт долгого прошлого оказался вписанным в систему координат режиссера Дитятковского. Одновременно постановка существует в контексте современного театра: эстетского, чуть отстраненного, интеллектуального. Однако его приметы узнаваемы даже для самого неискушенного зрителя. Последний волен захлопнуть красивую книгу, не дочитав истории, либо расслабиться и потом долго еще вспоминать впечатление от увиденного, сопрягать одно с другим и чувствовать себя при этом... ну, к примеру, философом и культурным театралом.
Дарья Гармоненко