Майя Крылова
"Дочь фараона", поставленная еще при Владимире Васильеве, с момента премьеры стала самым кассовым балетом Большого театра. Но после прихода Геннадия Рождественского на пост худрука Большого балет был изгнан из репертуара. Худрук даже не удосужился посмотреть спектакль: он вознегодовал на плохую музыку и "китчевое либретто", а какие там танцы - неважно. Что Большой, "знак хорошего вкуса и традиций пример", в условиях рынка должен банально учитывать интересы кассы, Рождественский в расчет не брал. А мировую конъюнктуру, в которой балетный эксклюзив "под старину" сегодня высоко котируется, не осмысливал тем более.
Напрасно гонителю напоминали о специфике балетной истории, в которой полно хорошей хореографии под второсортный аккомпанемент, и указывали, что судить о балете по сюжету - все равно что слушать симфонию без звука. Протестовала Нина Ананиашвили - первая исполнительница главной партии. Потерял работу худрук балета Алексей Фадеечев, возражавший против этого и других решений Рождественского. Не помогли ни массовое негодование прессы, ни выдвижение балета на "Золотую маску" по четырем номинациям: от "Маски" театр отказался. Балет вообще преследовали неудачи: сорвались гастроли в Египет, где "Дочь" планировали показать под пирамидами, а французское телевидение собиралось, но не сняло фараоновский балет.
Лишь теперь, после ухода Рождественского, спектакль восстановили. Перед автором, французом Пьером Лакоттом, извинились. Лакотт, специалист по старинным балетам, простил театру все гонения и приехал, чтобы бесплатно подсократить длинноты. На спектакле зал Кремлевского дворца был переполнен, как будто давали не балет, а поп-концерт. ВИП-персоны не наблюдались - публика пришла своя, балетоманская. При поднятии занавеса в зале послышались крики "ура" и "наконец-то".
Либретто мелодрамы - из "Романа мумии" Теофиля Готье. Английский аристократ в Египте сидит в пирамиде и курит опиум, отчего у него начинаются глюки, в которых лорд - уже не лорд, а древнеегипетский юноша, спасающий от льва ожившую мумию, дочь очередного рамзеса или тутанхамона.
Сюжет, как вы уже поняли, прелесть. А музыка еще прелестнее: присяжный звукодел императорских театров Цезарь Пуни в простейшей оркестровке. Но истинному балетоману все это мешает не больше, чем толщина тенора, героя-любовника, мешает опероману слушать верхнее "до". Мелодии, кстати, на редкость напевные, особенно хорошо их насвистывать за утренним кофе.
Зрелище в целом невероятно феерическое: наш ответ Чемберлену, то есть питерской "Спящей красавице". И костюмный Голливуд со своей "Клеопатрой" может отдыхать, при том, что рационализм Лакотта ввел в современные берега неукротимую помпезность ХIХ века. Хореограф сам сочинил "древнеегипетские" костюмы и декорации, смело подчеркивающие балетные традиции этнографической приблизительности. На берегах Нила смешались в кучу кони, люди. Оживают дворцовые кариатиды. Текут и пляшут реки мира (Нева с танцем а-ля трепак - одна из них), мелькают рабы, рыбаки, охотники, англичане, купцы, дети, воины и жрецы. "Живая" обезьяна. Священная змея (роскошный муляж кобры) с рубиновыми глазами. И чучело льва. Жаль, что Лакотт не восстановил апофеоз с египетскими богами. Вот было бы славно: Осирис с Исидой торжественно осеняют публику в Кремле.
"Дочь фараона" - не реконструкция одноименного балета Мариуса Петипа, поставленного им в 1862 году (мода на Египет по случаю открытия Суэцкого канала). От того спектакля, после революции запрещенного за "безыдейность", к нашим дням сохранились рожки да ножки. Сейчас, когда смотришь "Дочь" не в первый раз, очевидно, что Лакотт, честно написавший на афише - "по мотивам", воздвиг внушительный монумент в честь Петипа. Главное, Лакотт, как и Мариус Иванович, соблюдает первый принцип эстета - "поверхность так же богата, как и глубина". У "Дочери фараона" очень богатая поверхность. И можно отмести упреки некоторых коллег в хореографической эклектике: а что вы ожидали, когда наш современник из заграницы стилизует старинный балет в Москве? В итоге от подлинника - лишь пара вариаций (одну из них превосходно танцует Мария Александрова). Все остальное сочинено заново, с соблюдением подробной иерархической структуры старинных балетов, в сочетании русской манеры "танца вширь", тяготеющей к закрытости французской мелкой техники, больших па эпохи развитого балетного академизма и обильных повествований руками. А мизансцены периодически напоминают то "Баядерку", то "Спящую красавицу".
Технически накрученные, чересчур прихотливые комбинации в сочетании "быстроты и лирики" (так задумано постановщиком) - полезное испытание для труппы ГАБТа. Артисты, хоть и с недоделками и со следами торопливости репетиций, мужественно одолевали трудности, как парусник - рифы в штормовую погоду. Надежда Грачева кое-где упростила хореографию, но, как будто в честь исполнительских традиций императорских театров, выдала вальяжное кокетство в партии дочери фараона Аспиччии. Необычно сдержанный в сценических эмоциях Николай Цискаридзе мощью танцевальной техники лечил английский сплин своего персонажа, лорда Вильсона (он же египтянин Таор). Впрочем, разглядеть детали могли лишь зрители, сидевшие в первых рядах. Мой английский коллега Клемент Крисп справедливо отметил, что в громадном аквариуме Кремлевского дворца "на сцене можно в носу ковырять - никто не увидит".
