Екатерина Сальникова 52-й Берлинале представляет несколько разновидностей того, что в просторечии именуется "крупной попсой", а на благородном языке фестивалей - "типичным популярным кино "данной страны". Лидером в этой категории, конечно, оказывается Америка, поскольку развлекательное кино, далекое от высокого искусства, умеет снимать с размахом, апломбом и безо всяких угрызений совести. Центральная Европа на такое пока не решается. Слишком крепко сидят в культурной памяти критерии кино как искусства, предназначенного не для расслабления, а для поисков смысла жизни.
Эти критерии авторского кинематографа были импортированы в том числе и в Венгрию еще во времена СЭВа и прижились там в силу своей внутренней родственности. Однако в нашу эпоху разветвленного рынка мирового кинематографа трудно избежать соблазна попытаться сделать такое кино тоже как бы на продажу - если и не в большой прокат, то хотя бы удобоваримое в рамках фестивальной конъюнктуры. Потому венгерский фильм "The Temptations" несет в себе следы подобной межеумочности и попыток снискать позитивный международный резонанс, придерживаясь авторской архаики.
Но сначала о самой громкой премьере. Это американские "Корабельные вести" Лассе Халстрема. Конечно, фильм смотрится легче его же "Шоколада". Но боюсь, благодарить следует не режиссера, а разумно выбранный грубый северный колорит. Все же морские просторы и слабо цивилизованные земли Ньюфаундленда выглядят менее приторно, нежели аккуратный французский католический городок. А слащавость так и остается фирменной чертой режиссера. Халстрем устраивает настоящую кучу-малу из всех мотивов, неплохо зарекомендовавших себя в большой истории мелодрамы. Роковая страсть к непутевой и вообще, как говорится, "не той" женщине, сентиментальные терзания отца-одиночки, импульсы отчаяния и катастрофы, прорыв из городской суетности и грязи к новой чистой жизни - подальше от обжитых и потому уже испоганенных мест.
Все это - на фоне мучительных переживаний о странностях и проклятиях, сопровождающих жизнь семьи героя от поколения к поколению. В мире, всерьез относящемся к деньгам, карьере, семейному благополучию и всякому жизненному успеху, видимо, просто необходимо периодически снимать фильмы, где торжествуют совершенно противоположные ценности. И в ходу совсем иные клише. Например: это горе - но это мое горе, и к нему надо испытывать подобающее уважение. Жизнь одна, и поэтому не надо стремиться к красивой жизни, надо думать о простом и вечном. И работа в газетенке "Корабельные вести" где-то на окраине земли может стать трамплином к жизненной удаче - скромной, но верной.
Кевину Спейси, Кейт Бланшетт и Джулианне Мур не остается ничего иного, кроме как изображать искреннюю веру в нелепые ситуации и нелепые характеры своих героев. Спейси вовсю разыгрывает простака и чудака. Бланшетт предстает здесь в темном окрасе, с хищным прищуром стервы и "демонстративной женщины" - как сказали бы психологи, дабы не ругаться ненормативными словами. Вообще эта диковато-примитивная роль Бланшетт изумительно контрастирует с ее работой у Тома Тыквера (в "Рае") и невольно намекает на триумф немецкого кинематографа. В Германии не принято транжирить что-либо понапрасну, в том числе и талант хороших актеров. В Америке же слабо развито ощущение, что бывают роли и замыслы, не слишком достойные звезд в силу слабости режиссуры и сценария. Лишь бы фильм держался на самоощущении режиссера, совершающего торжественное открытие истины о том, что жизнь - это очень непростая и загадочная штука. Из всех "Корабельных вестей" более всего потрясают ландшафты Ньюфаундленда, не каждый месяц снимаемые в мировом кино, а также фамильярные манипуляции с похоронными урнами и их содержимым, на которое по ходу действия испражняются. Такое отрезвляюще-горькое лекарство придумал Халстрем после "Шоколада", чтобы удивить всех своей непредсказуемой разносторонностью.
Название венгерской картины Золтана Камоди "The Temptations" правильнее всего было бы перевести как "Страсти-мордасти" или "Ужасти". Простодушная заполошность и мистический мрак в ней прочно спрессованы в единый драматический брикет - восточный славянский колорит и постсоветская чернуха на экспорт. Черно-белые общие планы навязчиво чередуются с цветными крупными. Картина мира вибрирует. То становится сродни выцветшей, но благородной в своей незатейливости старой фотографии. То оказывается заурядной и безрадостной реальностью текущего момента, от которой невозможно дистанцироваться. Вся этнография бедности подана в самых своих впечатляющих ракурсах. Мусорная грязь свалок и почвенная грязь слякотных полей, где подростка оставляют один на один с горой нечищенного лука, который надо срочно погрузить в ящики. Бедный быт и мечты о том, как бы в одночасье разбогатеть. Компьютерные махинации и прозаический животный секс при открытых дверях. Все перемежается скандалами, истериками и периодами тихой прострации. Загадочная славянская душа выворачивается наизнанку.
И все это не было бы так уж безнадежно, если бы самой яркой линией не оказалась цыганская. Джули, чумазая малышка-цыганка, со страстью к воровству и экстрасенсорными способностями, путает все карты. Этот образ превращает социальную драму и бытовую комедию в слишком трогательное и слишком сумрачное зрелище. Так и не дождавшись от юного героя ответной любви и страсти, Джули поет и колдует. Фильм заканчивается крупным планом удачливой подружки героя, утонувшей в ванне при туманных обстоятельствах. Вслед за этим исчезает и сам неуклюжий коттедж, где происходило действие. Вместо него остается пустой газон. Цыган лучше не обижать - они своими магическими талантами не управляют, всем руководит буйная душа. Эффектный финал, однако, слишком страшен. Хочется сказать - мы так не договаривались. Во-первых, режиссер добрый час работал в жанре комедийной драмы, а не мистического триллера. Во-вторых, Золтан Камоди пытался создать свой стиль, однако свернул на проторенную дорогу эпигонства. И печаль охватывает, когда вспоминаешь о существовании в мировом кинематографе Эмира Кустурицы.
Показанный в конкурсе режиссерский вариант "Амадея" Милоша Формана не сильно отличается от прокатного. Та же лихая костюмность. Те же односложные типажи второстепенных персонажей. Та же концепция конфликта - бездарный зануда (и, судя по всему, импотент) против гениального придурка и ловеласа. Прибавились сцены в приюте для сумасшедших, где вспоминает Моцарта и свою молодость старый полубезумный Сальери. Страшнее стала выглядеть ненависть прагматика, обделенного талантом и любовью женщин, к удачливому и патологически непрактичному конкуренту.
Но главное прибавилось благодаря самому контексту 52-го Берлинале. Фильм смотрится уже как классика, нравится она или не нравится. Форман, которому на днях исполняется 70 лет, напомнил о высшем классе режиссуры, которая делает убедительной и оправданной любую расхожую и не слишком правдоподобную концепцию. Именно такой убедительности недостает новейшим картинам, претендующим на статус громкого хита.
Берлин
