Екатерина Сальникова Нынешний Берлинале совпадает с новым витком объединения европейского мира - теперь в евро. Национальное своеобразие превращается кинематографом в еще одну условность. Национальную специфику намеренно стилизуют с одинаковым рвением, не важно, своя она или чужая. Американский режиссер Роберт Олтман сделал фильм, в котором непроизвольно возложил на себя роль наследника и интерпретатора английских традиций. А французский режиссер Франсуа Озон сделал нарочито французскую картину. И это главное.
В начале ХХI века мир спохватился и решил ценить на вес золота абсолютно все, что осталось особенного и "своего". Критическая рефлексия на национальные темы сменилась пиететом. Так благоговейно относятся к древним черепкам, вне зависимости от того, насколько они радуют глаз. Они должны умиротворять сознание. Поэтому традиции представления от Комеди Франсез и легкомысленная прециозность, умиление невинностью и обожание порока ценятся одинаково как неповторимое "французское качество". А чудаковатая и постная светскость вместе с математическим неправдоподобием интриги уважаются как фирменный английский фасад, за которым кроется все то, что никогда не приснится другу Горацио. Соответственно, новый статус обретают и мотивы развлекательных жанров. Они приобщаются к лику святых - к классической респектабельности, рафинированности и поддержанию культурной памяти.
Олтман и Озон принадлежат к диаметрально противоположным поколениям и традициям. Объединили их две вещи - откровенная любовь к ХХ веку и скрытое пристрастие к антикварному масскульту. Последний был персонифицирован в призраке Агаты Кристи.
Картина Озона честно и информативно называется "Восемь женщин". Они будут отрезаны от мира в заснеженном доме. Им придется разбираться со странным преступлением. Прямо какие-то холостяцкие кошмары Эркюля Пуаро, впавшего в зимнюю спячку. Режиссер собрал цвет национального кино: Денев, Юппер, Ардан, Дарье, Ледуайен, Беар. Он явно бравирует тем, что способен обойтись без сильного пола, рождая вполне жизнеспособный артхаус. Отсутствие мужчин выглядит у Озона не только как демонстративный изъян, но и как чистота стиля. Придирчиво шаря камерой по лицам героинь, Озон словно проводит рукой по щекам и блестящим глазам кукол, сидящих на прилавке магазина. Штучный товар, ручная работа. Морщины, дергающиеся губы, веснушки. Куклы, имитирующие возраст и следы прожитого времени. Озон завороженно переживает чужую старость. Лесбийский привкус атмосферы бесстыден и бесстрастен, потому что тоже превращен в стилизацию. Вместо физического эротизма режиссер предлагает психологическую групповуху.
"Госфорд-парк" приглашает зрителя в 30-е годы. Тяжеловесная мебель, люстры, позолота, изысканные сервизы. Лужайки, предназначенные для прогулок людей, которым не от чего отдыхать и которые пьют чай так серьезно, как будто это работа. Олтману удалось добиться такого разгула "английскости", какой бывает только в американском кино.
Режиссер создает герметичный мир, в рамках которого невозможно остаться живым человеком. Даже самые симпатичные герои становятся манекенами - неестественно аккуратные локоны причесок, слишком много украшений, слишком длинные мундштуки. Не жизнь, а витрина. В этой витрине нельзя остаться молодым - вес дорогих вещей тянет в аристократический склеп. Такой культ роскоши и преждевременной взрослости был популярен в детективных фильмах середины ХХ века и напрочь исчез в последние два десятилетия. Хозяева собирают гостей, все вежливы и велеречивы, сразу становится понятно, что надо ждать беды. Майкл Гэмбон, Эмили Уотсон, Кристин Скотт-Томас, Стивен Фрай и еще несколько тонких и очень современных английских актеров усиленно проникаются проблематикой мира Агаты Кристи. У Олтмана развивается какая-то фантомная ностальгия по старой жестокой, надменной и коварной Англии. Костюмность, театрализованные конфликты и "скелеты" в шкафах, доставшихся по наследству, превращаются в последний писк киномоды.
Берлин
