Поэзия 180

В поэзии существует как минимум два типа высказываний - "центростремительное" и "центробежное". В первом случае поэт пытается "работать" со смыслом предмета напрямую, во втором - описывает реальность, окружающую этот предмет: то есть фиксирует смысл по принципу папье-маше.

Нынешний поэт-лауреат США Билли Коллинз - типичный представитель "второго случая". Он, так сказать, "блистательная реакция" на интеллектуальную, "надуманную" поэзию, под знаком которой прошел ХХ век в Европе и Америке. И результат был мгновенным. Его полюбили домохозяйки и литературные критики, профессура и дантисты, философы и финансисты: настолько, что в стране всерьез говорят о "феномене Коллинза". И это феномен вполне реален. Стихи Коллинза поверхностны, но что такое поверхность, как не точный слепок со смысла? Каждое его стихотворение - это всегда история, но что такое конкретный сюжет, как не ловушка для содержания? И не честней ли ловить смыслы в ловушке, чем их выдумывать?

Внешнее, наглядное, чувственное, предметное, поверхностное - вот фирменный набор поэта Коллинза: но ведь метафизика начинается именно там, где предмет соприкасается со своей поверхностью, не правда ли? Перед вами - первое интервью поэта российской прессе. Русский критик в Нью-Йорке Лиля Панн встретилась с поэтом-лауреатом в Гринич-Вилледже, где Билли Коллинз присутствовал на совместном вечере русских и американских поэтов.

Лиля Панн

Нью-Йорк

- В России поэзией интересуется значительно большая часть населения, чем в Америке, а института "поэта-лауреата" при правительстве нет. Откуда эта должность в Штатах?

- Поэт-лауреат - это еще британская традиция, уходящая к тем временам, когда поэт состоял при дворе и был обязан сохранять в памяти нации жизнь страны в форме стихов, поэм.

Что касается США, где переняли британскую традицию в 1937-м, то здесь поэт-лауреат работает на идею поэзии как таковой. Представление о конкретных обязанностях поэта-лауреата при этом довольно туманное. Вы можете делать все, что хотите, для расширения сферы влияния поэзии в стране помимо того, что нужно выступить с традиционным чтением своих стихов, прочесть лекцию, помочь с организацией периодических чтений поэтов в Библиотеке конгресса. Я думаю, что потому они и назначают каждый год нового человека, что надеются, что когда-нибудь кто-нибудь сообразит, чем поэт-лауреат действительно должен заниматься!

- Вы выступили с проектом "Поэзия 180". Что за таинственное число?

- Это всего лишь среднее число дней в учебном году в американских школах. Идея - читать по стихотворению в день на школьном радио после новостей для старшеклассников. Стихотворение не будут учить, обсуждать, анализировать, только - слушать. В шутку я называю свою затею "juke-books", ну это игра слов: "juke-box", как вы знаете, музыкальный автомат, играющий пластинки по заказу. Но есть еще одно прочтение этого числа: поворот на 180 градусов подразумевает поворот назад - к поэзии, в нашем случае.

- Пожалуй, ваш проект проще внедрить, чем проект Бродского - продавать сборнички стихов в аэропортах и магазинах рядом с предметами первой необходимости.

- Ну не знаю, что у меня получится, - это как швырнуть 180 стихотворений в ночь, но я очень надеюсь, что многие школы их подхватят.

- Вы наверняка отобрали стихи по тому же принципу, по какому пишете свои собственные. Я говорю о том, о чем все говорят - о доступности ваших стихов.

- Да, я думаю о читателе, когда пишу: он в одной комнате со мной, я разговариваю с ним и слежу за тем, чтобы не говорить слишком быстро или слишком бойко. Обычно я стараюсь создать гостеприимный тон в начале стихотворения. Шагнуть от названия к первым строкам - это как ступить в каноэ. Много неприятностей может произойти. При этом я пишу всю вещь в один присест, позже я чаще всего правлю.

Я думаю, что современная поэзия потворствует своим прихотям, одна из которых - быть непременно сложной. Вот она и потеряла читателя. Я не устаю ухаживать за читателем. Я предпочту свиту читателей, а не критиков.

- Но не всегда же вы ценили простоту?

- Нет, конечно. В молодости я подражал Ферлингетти, Каммингсу, Стивенсу, Гинзбергу. Чтобы быть поэтом, думал я, вы должны говорить на каком-то коде. Это было плетением словес. И это ни к чему меня не привело. Я не считаю, что стихотворение для читателя это задача, которую надо решить, я думаю, что его надо просто пережить вместе с поэтом. Я хочу, чтобы у читателя было ощущение совершенного путешествия.

Написать стихотворение - это дать одеть себя в смирительную рубашку и выйти из нее, как Гудини. Серьезное искусство рассматривает несчастье как исходное данное, но мне захотелось написать стихи о состоянии удовлетворения, довольства жизнью.

Хорошее стихотворение одновременно забавно и серьезно, причем читатель не уверен, где что. Такой двойственный голос спасает вещь от сентиментальности. В большой поэзии, как в человеческих отношениях, религиях или реальности, смысл не выразим. Он, как ветер, ощущаем, но не виден. Как вода - ускользающ. Набоков сказал: "Жизнь прекрасна, и мы умираем". Каждое стихотворение об этом.

- С каких лет вы пишете?

- Первое стихотворение я написал в 12 лет. Но только, когда мне было за сорок, я начал писать стихи, которые, кажется, только я мог написать.

Писателем я хотел быть всегда, мне нравился сам имидж писателя. В своей диссертации я исследовал, как поэты-романтики завоевали читателей. Медленно - вот ключевое слово.

Я увлекался битниками и всем понемножку. Была такая школа письма - "крещение марихуаной", и ее уроки мне пригодились, когда я стал писать короткие тексты для "Rolling Stone" по 35 долларов за штуку. А с 1970-го я начал преподавать литературу в городском Университете Нью-Йорка. Где и работаю по нынешний день.

Билли Коллинз

Когда в городе начинается метель
и воздух наполняется снегом,
его хлопья разлетаются,
как планктон, когда на него
несется кит с разинутой пастью.

В конце концов так это выглядит
из окна машины такси,
в которой я еду
по самому центру вселенной,
в сумерках воскресного вечера,
когда так удобно сравнивать
одни вещи с другими
и находить между ними сходство.

Да, снег был похож на косяк
белого планктона, который струился
в потоке ветра по американским проспектам,
бликуя на фоне огромных зданий.

"Раз так, то наша машина, такая желтая
и такая неповоротливая, - это
морское животное" - я протирал очки,
которые в такси запотели.

"А мне отведена роль глаза,
который вращается на тонком стебле,
наблюдая за тем, что происходит
с той стороны этого мира".

Так думал я - и продолжал смотреть
сквозь толщу воды на толпы людей,
на цветные огни, вывески и на эту
бесконечную стремнину снега.

Перевел с английского Глеб Шульпяков