Глеб Шульпяков. Образцово-показательный номер журнала "Иностранная литература". Tour de force редакции, литературный кубик Рубика: собирай не хочу. Каждый выпуск удержать на таком уровне, ясное дело, не выйдет, но главное тут - поставить планку и утвердить принцип.
Когда же, как не в первом номере?
В нынешнем выпуске вы найдете весь набор фирменных жанров журнала. Там, под синюшной обложкой с Магриттом, они складываются в хитроумный сюжет, проследить который мы с вами и попытаемся.
Да, номер открывает короткое антиисламское интервью Нобеля Найпола - но это так, дань моде, рука на пульсе. Журнал начинается не здесь, а чуть позже: с Жана-Филиппа Туссена (пер. с фр. И.Радченко).
Вы помните этого блестящего минималиста по роману "Месье" (поклон Тардье). Так вот - мини-роман "Фотоаппарат" втрое лучше. Тот же вязкий - шаг за шагом - стиль взрывается под конец роскошной, но ненавязчивой метафорой жизни на фотопленке против жизни "как представление". Текст начинается с фотокарточек - карточками он и заканчивается. В зазоре - принципиально вялый любовный сюжет, за которым принципиально не поспевают его участники. В общем, не роман, а ход конем через Ла-Манш и обратно - по символическому маршруту всей евролитературы со времен Лоренса Стерна. В современной Европе ночь, за бортом плещут волны Стикса, а чужой фотоаппарат оттягивает карман, как жизнь - душу.
Шахматная партия (изматывающий испанский вариант Брейера) продолжается.
Кто отвечает Туссену? Правильно - Брассаи с фрагментами биографии Генри Миллера (пер. с фр. Н.Сперанской). Казалось бы, сколько можно? А вот поди же ты - страсти кипят, солнце сверкает, а в желудке урчит от голода так, что слышно на соседних страницах. Тут тебе и буря, и натиск, и волоокая Анаис Нин, и тридцатые-лохматые, когда все только-только начиналось. Чем все, господи, кончилось? Смотри выше.
Но.
Джордж Гаскойн не даст соврать - все начиналось гораздо раньше, и вот вам еще один фирменный жанр журнала: очерк-эссе Григория Кружкова с его же переводами из "лучшего поэта елизаветинской эпохи" - доселе нам неизвестного. Гвоздь неудачника Гаскойна - "Приятная повесть о Фердинандо Джероними и Леоноре де Валаско": "зародыш" любовно-психологического романа в Европе, куртуазность на грани порнографии - и наоборот.
Что еще?
Биографический роман-пунктир Рубена Давида Гонсалеса Гальего: Агота Кристоф, только на русской почве. Рассказ Гомбровича "Пампелан в репродукторе" (пер. с польск. К.Старосельской) - смесь из макабра и новых технологий. Ну и Джон Фаулз со своей эссеистикой по теме "Оправдание романа" - тоже в лузу.
Иными словами, все жанры, заявленные в "Иностранке", разрабатывают одну гипертему первого номера в целом: тему европейского романа.
Туссен и Бригитта Швайгер отрабатывают тему "в жанре темы" (роман Швайгер "Откуда в море соль", пер. с нем. Е.Нарустранг, в финале опять фотка). Брассаи пишет о том, как Генри Миллер "делал это" полвека назад. Кружков доказывает, что без его Гаскойна не видать Европе аббата Прево. Ну и Джон Фаулз, описавший технологию производства в книге эссе "Кротовые норы" (пер. с англ. И.Бессмертной, И.Тогоевой).
Но и это не все!
Просматривая содержание номера еще раз, я нахожу тему внутри гипертемы, и этой темой становится главная проблема европейского романа: проблема "мужское/женское". Так что аббат Прево не случайно дважды "всплыл" в этом номере - у Гаскойна и у Миллера. Выходит, что четыреста лет европейский роман долдонит об одном и том же: о том, как ведут себя мужчины и женщины на его шахматных досках.
Правила игры меняются - но фигуры-то остаются прежними! И нынешний номер "Иностранки" - блестящее тому доказательство.
