Антон Красовский Как-то, переводя свои ранние рассказы на английский, Владимир Набоков усмехнулся: "Взять хотя бы "Сказку". Пишу там о фантазии, трепете, восторге фантазии... Глупости! В этом рассказе бездна тем, и все заброшены, едва явившись читателю". Это, увы, не кокетство. "Сказка" полным полна всякой всячины. Тут и застенчивая похоть, и капризы судьбы, и сверхъестественное влеченье к малолетним девчушкам - все это выброшено на страницы двумя-тремя фразами. Случайно, холодно, как будто второпях. Словно надо было что-то успеть вымолвить, выдумать, прокричать, а это так - финтифлюшки для забавы. И так писал-писал и вдруг - хоп - точка. Финал. Ничего не сказано, только виньетки и остались. Так часто случается с талантливыми, но очень молодыми людьми, которым, по правде говоря, нечего еще сказать миру - не нажито.
Отчего же режиссер Василий Сенин ухватился за этот и впрямь не грандиозный текст? Черт его знает. То ли решил, что недосказанное Набоковым удастся проговорить чем-то бессловесно-театральным. То ли ухватился за милые сердцу времена: за Берлин конца двадцатых, за дребезжащий жестяной трамвайчик, за полусонные кафе и эль в толстопузых кружках, за Guten Tag, Herr Sirin - да мало ли за что. То ли почувствовал, что и ему - ровеснику того, едва повзрослевшего Набокова, - тоже еще нечего выкрикнуть, поскольку на душе звеняще пусто. И многие бесконечные пространства - любовь, страх, милосердие, вера - еще лежат за двумя горизонтами.
"Иногда искушение бывает так велико, что человек превращается в неисправимого мечтателя, - говорит Сенин. - Он создает свой мир, свое добро, свое зло, свои страхи. И даже дьявол приходит к нему в выбранном им самим образе". Замечание сколь замысловатое, столь и отчетливо верное. А главное - относящееся не только к набоковскому Эрвину, но и к самому Василию Георгиевичу. Ленинградскому мальчишке, несколько лет назад размечтавшемуся будто он - большой режиссер, и вдруг, неожиданно для всех, превратившемуся в него.
Сенин взял этот куцый текст - как есть, с авторскими ремарками и шелестящей ученической речью, разложил его на реплики и жесты, насытил танцами, гулкими звуками и собрал спектакль. Очень странный спектакль.
Приготовившись смотреть "Сказку", необходимо определить ее жанр. Сразу скажу, это не драматическое действо, поэтому тем, кто желает развития характеров, жесткой кульминации и трепетных монологов, здесь нечего ловить. Поставленный перед необходимостью идентификации (мол, что это за "Сказка" - все будут уверены, что для детей), Сенин приписал петитом - кабаре. С одной стороны - оправдавшись за бесцеремонную музыкальность и фарсовость затеи, с другой - загнав себя и нас всех в неведанное силовое поле. Всполохи которого, мы видели, конечно, в одноименном фильме Боба Фосса, но подлинной силы не ощущали никогда. У нас - в России - не было и нет этой культурной традиции, а посему судить о "Сказке" будут по законам не ресторанного шоу, а музыкального театра. Впрочем, есть у них одно общее начало - скучно быть не может. Громкие мизансцены должны сменяться оглушающими танцами, а лиричные баллады - легковесным радостным флиртом. Все это есть в "Сказке" - и разудалая чертовка Рутберг, громыхающая что-то по-немецки. И мигающие тысячей фонариков декорации, и настоящий живой оркестр, и танцы-девочки до утра. Все есть, нет только ритма. Текст "Сказки" самым размеренным образом читается за полчаса - десять страниц, что вы хотели? Спектакль же - как ни крути - не может быть меньше девяноста минут. Все-таки большая сцена - не подвал. Вот и получилось, что все пустоты пришлось заполнять танцем. Тем самым танго, на котором был построен предыдущий спектакль Сенина "Фро". Само по себе это совсем не плохо, даже наоборот - замечательно. Но нельзя устраивать из кабаре самодеятельный конкурс бальных танцев - на пятом танго зритель ломается. И засыпая, падает на пол. Есть же и другие возможности - канкан в конце концов. Невозможно в шоу - подлинном шоу - барышень рядить в ивановский ситчик: не кабаре это, а голубой огонек. Жанр другой - доморощенный, к Берлину и Набокову отношения не имеющий. Негоже использовать прием или образ, только что промелькнувший в чужом спектакле. Вот Гришковец пару месяцев назад бегал за мотыльками, и тут - на тебе! -тоже самое: матерчатая энтомология и трепещущие проволочки. Да, это совпадение, - не плагиат. И сделано смешнее и разумней, но все же... Сенин видел "Планету" и мог все исправить. Картинку, муляж заменить нарочитым шелестом крыл или игрой света и тени. Мог, но не захотел: "Плевать, у меня лучше". И продул Гришковцу вчистую, ибо тот ненароком стал первоисточником, превратив Сенина всего лишь в умного последователя.
И еще один минус, минус очень существенный. Я начал с него. Это текст. Он совсем не изменен, ничуть не подлажен под исполнение со сцены. Просто все авторские описания тут вложены в уста некоего Конферансье, проговаривающего его быстро и внятно, как в радиочтениях. Но это не "Маяк", это театр. Тут нужны диалоги. А их крайне мало, то есть ровно столько, сколько придумал Набоков. Ведь на одних авторских зарисовках, как бы не монологизировал их выдуманный наспех персонаж, спектакль не склеишь. Тем более, если эти монологи становятся главной текстовой составляющей, забивая речь всех прочих персонажей. Конферансье, должный заполнять перерыв, тут - главное действующее лицо, герой, вершитель судеб. Честно говоря, это очень смущает.
Впрочем, не бойтесь, хорошего в "Сказке" куда больше. Спектакль яркий, забавный и - даже с ситцевыми юбками - очень-очень красивый. А кроме того, несмотря на затянутость и некоторую заунывность (которые, возможно, пройдут со временем), он абсолютно соответствует эстетике Вахтанговской сцены. Карнавальные жесты, маскарад, песенки и зонги - все это ладно сочетается с миром "Принцессы Турандот", в котором по-прежнему проживает этот старый театр.
