Антон Красовский История превращения актрисы Евгении Григорьевой такова. Несколько лет назад ей приснился купец Савва Морозов. "Девочка, - сказал он, - ну, посмотри на себя. Разве ты Женя? Нет! Ты не Женя. Ты - моя дочь Лена. Очнись!" Она проснулась, аккуратно почистила зубы и пошла в паспортный стол менять имя. С тех пор к новорожденной Елене Саввишне Морозовой являлись Катарина из "Укрощения строптивой", Маргарита из булгаковского романа, мама дяди Вани, Раневская, Плутарх и прочая и прочая. Поэтому, когда недавно постучалась Марлен Дитрих, никто не удивился: "Марлен? Ласкаво просимо!" И все вроде бы в этой истории болезни понятно: диагноз, последствия, методы лечения и трудотерапия. Одно остается загадкой - отчего это Дитрих приходит в год своего столетия, когда под ее имя так просто получить немного пожертвований? Когда сцену и декоративные механизмы уже заготовили в нескольких театрах, а одна народная артистка даже пошила шикарное платье со стеклярусом по тем самым - сногсшибательным - лекалам. Так что вопрос - а не розыгрыш ли морозовское полоумие? - вполне закономерен.
Перед первым показом "Прощай Марлен Здравствуй" всех журналистов попросили сделать скидку на несыгранность спектакля. Дескать, это еще не премьера даже, но прогон. Посему потом, когда-нибудь, все может пройти по-другому, еще лучше, гораздо симпатичней. Тем не менее в глянцевых рекламных изданиях случился подлинный ажиотаж: Морозова в цилиндре на фоне какого-то электроцеха, Морозова в Париже на фоне отеля, Дитрих на фоне фон Штернберга, фон Штернберг на фоне Хазанова. Стало быть, зрителям-то скидки никто никакой не сделал - идите и наслаждайтесь. Зрелище подавалось как важнейшее событие сезона, гордость Театра эстрады, бенефис знаменитой артистки. Ну и пожалуйста, дурите себе народ на здоровье. И даже нате вам обещанный рождественский презент: про актеров не будет ни слова, про Хазанова - упаси Боже, про Алису Геннадьевну Бауманн - ни-ни. Остаются драматург Минченок (согласитесь - пьесу не перепишешь) и режиссер Шапошников (тоже понятно - замысел виден моментально).
Минченок - загадочный персонаж. Ходил по залу с каким-то глупым орденом в петлице, раздавал контрамарки, смущался. С последнего места работы ушел выпить чашку кофе. С тех пор там его никто не видел. Про Марлен Дитрих пишет давно, все больше в иллюстрированных изданиях, бегло и вскользь. Наверное, поэтому и пьеса получилась малоосмысленная и жутко пошлая, словно бы списанная с разноцветных мелованных страниц. Марлен - или не Марлен, а наглая самозванка - сидит в маленькой квартирке. Вокруг носятся горничная, почтальон и какие-то люди, приглашенные сюда, чтобы озвучить немоту пространства. Почтальон же при этом все время превращается в известных любовников Дитрих: Хемингуэя, Габена, Ремарка, Синатру, фон Штернберга. Галиматья какая-то. Бессвязная последовательность омерзительных банальных сцен, фраз и мыслей. Вот откуда-то взялся доктор Геббельс, которого Дитрих в жизни никогда не видела. Потом Чарли Чаплин, затем лысеющий губошлеп с огромным серебряным шаром. Он выкатил его на сцену, поглядел в зал и голосом Максима Галкина, пародирующего Эдварда Радзинского, стал нести что-то, находящееся за гранью добра и зла. Какую-то такую дрянь, над которой могут потешаться только поклонники Евгения Петросяна. Текст все того же Минченка. Находка режиссера Шапошникова.
В программке, изданной в формате заводской многотиражки, о постановщике сказано, что "его работы отличают целостность и чувство стиля". Вероятно, именно чувство стиля заставило его облачить длинноногих красоток в псевдонацистские костюмчики, а Морозову - удивительную страдательную актрису - играть куклу, безжизненное чудище, напомаженную фросю. Марлен, говорите? Не смешите, господа. Морозова тут - скорее провинциальный гибрид солистки группы No Doubt в роли Мэрилин Монро. То же платьице с блестками, та же плюшевая накидка, те же надменно-глупые повадки. Хотя, может, это и есть "целостность" - если уж пакость, так пакость до конца. Странно только, что Морозова - талантливая и роскошная дама - играет в этом посмешище. Может быть, все-таки безумие? Да бог ее знает, может и так.
