Михаил Сидлин Тридцатого марта 1995 года перед входом в Кунстхаус Цюриха публика волновалась. Вход был заперт злобной собакой: пес грозно рычал и бросался на зрителей. Вскоре подъехал полицейский фургон, и "помоечный пес" отправился в отделение. Там на все вопросы он отвечал только лаем, и рано утром его выкинули за ворота - в чужом городе, в "красном районе", где водятся только наркоманы и проститутки. В 2 часа ночи, без трусов, носков и ремней Олег Кулик стоял на улице швейцарского города. Это было началом его европейского триумфа.
Из человека-собаки он стал человеком с собакой. В этом - отличие нового Кулика от старого. Старик Кулик рвался, бросался и кусался. Новый Кулик только улыбается, самопиарит и дизайнерит. То есть, составляет красивые фотопроекты, в которых часто (но необязательно) присутствует он сам (как модель). Кулик-буржуа.
У Гельмана на выставке фотографий всего 2. На обеих - собака. Любимый пес. Крупный план снизу - так, как увидеть животное, пожалуй, способен лишь червяк, проползающий по земле под его брюхом. В роли червяка на сей раз оказывается зритель. И никакого Кулика-как-модели.
Собака - на первом плане. Фоном - архитектурка. "Красные холмы" и дом Голосова. Два строения двух эпох: у Голосова - переход от конструктивизма к сталинэ, у Гнедовского - постмодерн а-ля Лужков (то есть "сделайте мне красиво" с башенками-фигашенками, блестящими стеклами и прочей тарабундией). Такие непохожие и такие одинаковые здания. Суть их схожести в одном: оба не приспосабливаются к человеку, а подминают его под себя. Рядом с ними зритель должен чувствовать себя мелкой букашкой.
Замечательная получается подстановочка. На место торжественной бесчеловечной архитектуры Кулик ставит пса. И любуйтесь. Вот радикальная экология по-куликовски. Пес - это архитектоника. Зритель - мразь болотная.
Изгой. Вот как принимали человека-собаку поначалу. Дикий русский с кре-е-е-пкими зубищами. Опасный и будоражащий. Но с течением времени открылось: не изгой Кулик, нет. Только маска изгоя надета на нем. Вот в чем суть новых проектов Кулика (что в "Риджине", что у Гельмана) - обнажить продажность собственного радикализма. Чем крепче укусы вначале, тем больше покупаемость затем. "Новая искренность" - прекрасная реклама для универмага.
ИКЕЯ - дешево и сердито. Экономно, непрочно, у всех одинаково. Табуретка, которая развалится через год, но зато полгода будет радовать глаз своим свежим видом и типовым дизайном. Символ нового среднего класса.
Кулик всегда держал нос по ветру. Он вошел в московский арт-мир как куратор передовой галереи "Риджина" (он сам и сделал ее "передовой" в начале 90-х; то был период бандитизма и жириновщины: "Риджина" стала образцом новорусской экспансии в московском искусстве). Кулик завоевал Запад в середине девяностых: Россия была страшна, в ней водились Чечня, гангстеры и прочие чудища. Поэтому художник, явившийся с севера кусать зажравшуюся Европу, был встречен на ура. Такого и ждали. Но быстро проходит слава мира.
Люди стали скромнее. И Кулик с ними. На место новых русских - диких и необузданных - пришли новые средние - тихие и цепкие: копят по доллару, покупают в ИКЕЕ. На новой выставке у Гельмана табуретки из ИКЕИ стали пазлом. На сиденья набиты фрагменты куликовских фотографий. Фрагменты перемешаны в вольном беспорядке. Или выставлены в полном порядке. Тихо и спокойно. Можно продавать по кусочку, по табуреточке.
В девяностых было не до собак. Люди кусались. Теперь пришло время прогулок с откормленными псами. Вот только люди как-то измельчали.
