Антон Красовский Вот вам пространство "Альцеста". Зеркальная тишь сцены: зеленый щетинистый коврик, блестящая сталь декораций. В безмолвном кружении топчутся девушки - то ли ундины, то ли дочери призрачных эльфов. Полированные металлические пластины поглощают их телесный жар. Расщепляя потоки подкрашенного света, холодом и бесстрастием умиротворяют запыхавшегося знатока.
Клим, Климушка, Володька - Владимир Клименко - странная косматая личность. С легендарным прошлым и сонным настоящим. В его театральный подвал, куда-то в Каретные закоулки ходили словно ко Всенощной, тихо вкушая причастные дары: тело и кровь, искусство и вечность. И было не важно, что там ставится: "Лестница-дерево" или "Гамлет" на три дня. Где теперь это все? Прошло, кануло, укатилось на скрипучей повозке в бесконечное медовое прошлое. То самое, где все еще делились на правых и левых, где левые были всегда правы, а справа стояло угрюмое стадо. Клим, конечно, трудился на тех, что слева, поскольку они хоть куда-то шли, и вдруг... ба-бах. "Все рухнуло в день расстрела Белого дома, - заявил Клименко в одном интервью. - Именно в этот самый день жизнь в подвале кончилась - как оборвалось все". Конечно, не в политике дело, не в розовых, не в бежевых, не в коммуно-фашистском путче. Просто тогда закончилась эпоха, которой Клим принадлежал. Ушло время рок-клубов, стиляжьих барахолок и занудных умных разговоров. Ушел и Клим. Сперва в никуда, потом в Петербург, где в "Театре на Литейном" поставил "Луну для пасынков судьбы". Спектакль этот получил приз на фестивале "Золотая маска" и вроде бы возродил тягу режиссера к театральному осмыслению бытия. Последовала серия новых постановок, и, наконец, - возвращение в Москву, на родину, в пенаты.
Несколько месяцев "Альцеста" репетировали в квартире директора "Золотой маски" Эдуарда Боякова. На главную роль пробовали разных артистов, профессиональных и известных, однако остановились на радушном квартирном хозяине, продюсере и друге. Боякову поручили сыграть поэта, ставшего министром. В компанию к нему пригласили еще четырех человек и устроили привычные мудрые штудии.
Действо - от начала до конца принадлежащее Климу - драматургу и режиссеру - заявлено как продукт коллективного творчества группы единомышленников "ПрактикА". Так вот, одна из учредителей этой организации, критик и писательница Елена Ковальская сказала, что нельзя на "Альцест" смотреть прокуренным европейским взором, замутненным художественными школами и характерными ролями. Мол, постановка Клима схожа с древним японским театром Но, когда все происходящее - плавное красивое движение, головокружительная череда загримированных лиц, сменяющих друг друга в бессознательной исторической пляске. Дескать, сюжет известен тыщу лет, и дело не в пьесе, а в новоявленности мизансцен, в ясности бессловесного. Хорошее объяснение - емкое и всепрощающее. Оправдывающее и прелестную бессвязность текста, не имеющего ничего общего с прототипом - мольеровским "Мизантропом". И растерянность артистов, потерявшихся в куцем надуманном языке. И наивную графоманию Клима, решившего заняться литературой, - себе на беду, нам на унынье. Все можно оправдать, но стоит ли?
Клим, глубокий думатель и философ, - распылил себя по поверхности спектакля. Занявшись текстом, он не переставал заботиться о распределении ролей. Сидя на кастинге, ему приходили в голову все новые и новые фразы. Выдумывая жесты и интонации, он не уставая мечтал о концептуальных деталях, о метафизике, об определениях. Лаборатория стала обсерваторией, подопытные добровольцы преобразились в недосягаемые звезды, а зрители из притихших почитателей - в дородных скучающих коллег. Не сосредоточившись на режиссуре, заманив себя самого в ловушку собственных литературных амбиций, Клим завяз по пояс в трясине самодеятельных литобъединений, драмкружков и КСП.
Да, конечно, здорово, что Владимир Клименко наконец вернулся домой. Этот мужественный шаг, вполне вероятно, сподвигнет кого-то на новые свершения, решительные поступки, гордые заявления. Кто-то, увидев его, прикоснувшись к нему, станет драматургом, а кто-то - режиссером. Кому-то захочется получить уютный подвальчик, мастерить там театр, кроить и резать души. Отлично, спасибо за это и фестивалю NET, и центру Мейерхольда, и спонсорам - Министерству культуры и компании Филип Моррис. Они - поступили очень грамотно. Открыв фестиваль Нового европейского театра спектаклем театра не очень нового, и, кстати, не очень европейского, они четко прорисовали границу, разделяющую современное искусство и искуственное осовременивание. Худа без добра, как известно, не бывает.
