Майя Крылова ПОЧТИ все, что в последнее время нравится в театре, вызывает и смех, и слезы одновременно. Когда пафоса далеко не сто процентов, но и стеба не чрезмерно. Норвежский спектакль "Там" - трагикомедия чистой воды. Режиссер, хореограф и художник спектакля Йо Стромгрен придумал, а артисты "Йо Стромгрен компани" исполнили нечто, смешанное из "здоровой примеси нордической скабрезности" (цитирую западную критику), театра абсурда, иронически препарированных стереотипов "ихнего" восприятия нас и гуманитарной нежности сытых европейцев к сирым и убогим. Норвежцы приехали в Москву, чтобы сказать: восток Европы - место, где живут косноязычные, нелепые и именно поэтому очень симпатичные люди.
...В этом джазе только юноши - универсальные артисты (поют, танцуют, терзают музыкальные инструменты). Команда музыкальных эксцентриков разыгрывает клоунаду под названием "жизнь". Их четверо. Три Бима и один Бом. Или наоборот. А может быть, три умных брата, а четвертый - Иван-дурак. Кто они - неясно и совсем не важно. Между собой говорят на языке, который поначалу кажется южнославянским, потом - тарабарским. В программке они названы "диссидентами, оказавшимися не у дел" где-то в мире после распада СССР и соцлагеря. Диссиденты ли, или просто люди - на самом деле опять-таки не важно. Испытывать внутренний дискомфорт могут не только борцы с режимами. Впрочем, такие борцы сейчас более других не у дел. Все, что им осталось, - это нырять в бесконечных перепадах настроения, почесывать интеллигентские бороды и орать благим матом, когда душа горит. Один персонаж очень похож на знаменитого художника Зверева. И рычит, как зверь.
С криков спектакль начинается. Звуками ностальгической трубы, на которой наигрывает один из героев, заканчивается. В промежутке из старенького лампового радио звучит "Калинка-малинка", "Гори, гори, любовь цыганки", "Колокольчики мои, цветики степные" и Вертинский. Чуть что - герои бросаются к приемнику. Радио - здешний центр мироздания, от него нисходит благодать. Эта любовь навеки не ржавеет с тех времен, когда диссиденты ехидно шутили: правду-матку на Руси режет только Би-би-си. Музыка звучит вперемежку с обрывками разговорных передач, в которых периодически возникает имя: Андрей Тарковский. И одна из мизансцен (кто-то припадает к коленям кого-то) восходит к финалу "Соляриса", когда отец Криса обнимает его по мотивам рембрандтовского "Блудного сына".
Жизнь этих парней проходит на чемоданах и огромных ящиках, которые вынимаются один из другого. Как русская матрешка. В коробках лежат иконы, саксофон и старый пиджак. Когда хор поет "Где же вы теперь, друзья-однополчане" - ящики превращаются в могилы, над которыми скорбно склоняют головы. Сразу, без перерыва - все толкаются, дерутся, плюются, играют в прятки, тычут друг в друга пальцами. И пляшут выморочный танец в минуту душевной невзгоды. Причем пляшут очень здорово. Иногда похоже на ансамбль "Березка", а то - на классический па-де-катр. Или на гоголевскую птицу-тройку.
В конце концов из ящиков сооружают поезд. И как будто едут. Тихая труба в финале звучит очень пронзительно. Как прощальный гудок паровоза. Понимаешь, почему "Там" - название спектакля. Там хорошо, где нас нет.
