Глеб Шульпяков. - ВАША последняя книга называется "Stonepicker" - "Собиратель камней". Какие камни вы там собираете?
- Это книга о людях, точнее, о том, как и почему люди не отвечают за свои поступки. О способности и неспособности отдавать себе отчет. Стихотворение, которое открывает книгу, - о женщине, которая продолжает во всем обвинять других. Камни, которые она собирает, - это ее обиды, с которыми она не расстается ни на минуту. Она лелеет свою горечь. Она во всем обвиняет других. Она хочет быть жертвой. И поэтому она мне несимпатична.
- Мне показалось, что многие ваши стихотворения построены на дилемме "преступления и наказания". Так ли это?
- Не знаю, просто у меня обостренное чувство несправедливости. Я вижу это в людях. Я вижу это вокруг. Возьмите нынешнюю лондонскую рекламу - особенно по адвокатской части. Не знаю, заметили вы или нет, но вся она твердит об одном: "Мы возьмем ответственность на себя!", "Вам не о чем заботиться!" и так далее. Вот что меня бесит.
- Но тогда почему стихи? Не лучше ли писать эссе, прозу?
- В стихах это чувство дистиллируется. Проза - о"кей, если тебе охота тратить время на тысячу страниц - пиши-читай, но: любая вещь, будь то полет бабочки или нынешняя трагедия в Нью-Йорке, в поэзии концентрируется и имеет гораздо более сильное воздействие. Вот вы берете у меня большое интервью, которое когда-то там выйдет... Но в стихотворении вы рассказали бы обо мне на одной страничке, правда?
- В ваших стихах очень много животных - лис, например.
- Все думают, что я пишу о лисицах, потому что мой отец написал знаменитое стихотворение "Мысль-лиса", но это совсем не так. Я выросла среди лисиц, у нас в Австралии были лисы, так что - почему нет? Мой отец всегда говорил мне: "Пиши честно", так что если я хочу писать о лисах, то я пишу. Там нет никаких отсылок к поэзии отца. Не могу же я исключить из своего словаря то, что было использовано в стихах моих родителей! Просто я хочу, чтобы читатель, взяв в руки мою книгу, читал мои стихи - а не стихи дочери Силвии Плат и Тэда Хьюза. Я горжусь своими родителями, но меня неизбежно с ними сравнивают - вот в чем грустная суть дела.
- Вы могли бы писать под псевдонимом...
- Свое первое стихотворение в 15 лет я и напечатала под псевдонимом. Но я не чувствовала его своим, вот что важно! Ты должен чувствовать себя в своих стихах, вы это знаете. Для этого тебе нужно твое имя - в первую очередь.
- Вы замечательный художник... Насколько картинка, "художество" влияют на слово, поэтику? В вашем случае?
- Стихотворение не рождается только из слова. Человек - существо "визуальное", так что когда я пишу слова, то я вижу некие образы, которые с ними перекликаются. И наоборот. Хотя теперь я абстракционист в живописи. Так я хочу уйти от соблазна рисовать то, что написано в моих стихах. Я хочу выразить в живописи чистую эмоцию, поскольку образов достаточно и в моих стихах.
- А вы никогда не хотели написать книгу о ваших родителях? Ведь уже появился сомнительный роман "Силвия и Тэд" какой-то сомнительной дамочки?
- Я никогда не чувствовала себя вправе говорить о моих родителях - тем паче что отец был еще жив, а я не хотела что-то добавить к тем проблемам, которые он и так имел с прессой. Когда он умер и прошло время, я почувствовала силы написать что-то о них - но вместе с тем поняла, что это повяжет меня по рукам и ногам и я уже никогда не обрету собственной индивидуальности.
- Но ведь ком чепухи, которой облеплена вся эта история, растет с каждым годом! А вдруг вы сможете его остановить?
- Чтобы я ни говорила, писала или делала в этом направлении, я не способна остановить этого потока. Множество людей хотят сделать себе имя, бросив свой камень в огород моих родителей, и никакие мемуары не остановят их. Когда было принято решение повесить голубую мемориальную доску на дом, где жила моя мать, люди просто надрывались от крика, что доску надо вешать на том доме, где она прожила всего восемь недель, перед тем как открыла газ и отравилась. И всем было наплевать, что голубая доска потому и голубая, что символизирует жизнь и творческие достижения! Да, доску повесили на доме, где они жили два года и были счастливы, а не на доме, где она покончила с собой. И что же? На следующий день газеты ругались, что доску повесили не на том месте!
Людей не исправишь. Поэтому я выбрала свою жизнь, свою судьбу. Поэтому моя последняя книга, с которой мы начали нашу беседу, об этом: о том, что нужно искать свой путь, а не перекладывать вину или прятаться за чужими спинами. Тем более за спинами таких людей, как мои родители.
- Но ведь после такой откровенной книги Хьюза, как "Письма ко дню рождения", шум вокруг истории вроде бы поутих? Вроде бы все стало ясно?
- Да, многим людям эта предсмертная книга отца открыла глаза на реальность. Но скорее не содержанием, а тем, что в стихах он был честен. Ты можешь соврать в прозе, где угодно, но если ты соврешь в стихотворении, оно попросту не будет работать. А его "Письма" - там, где он писал о своих отношениях с моей матерью, - работали! Значит... Он сперва показал рукопись мне и спросил, не против ли я, если стихи будут опубликованы. Как я могла быть против? Тем более что он писал их много лет!
- Но почему он не напечатал их раньше?
- Он не хотел говорить публично об этой истории. И моя мачеха не особо приветствовала публикацию. Но главное не в этом, а в том, что он напечатал эти стихи по тем же причинам, что и я свою первую книгу. Он напечатал ее тогда, когда боль видеть стихи в столе превысила боль, которую могла причинить их публикация. И тогда он напечатал эти "Письма"...
- ...с вашими "Маками" на обложке...
- ...да. Это была его любимая картина.
Лондон-Москва
