Во глубине севильских душ

НА САМОМ деле страдает не режиссер. Страдает драматург. Мучается очень сильно, до икоты, до тошнотворных колик, до горячечного забытья. Мается из-за того, что он - Виктор Коркия - слишком уж интеллигентный человек. Переживает потому, что не может дать в морду мерзавцу, который, размазывая по губам жирный коржик, клеймит его прекрасную пьесу нехорошими словами. Смущается, когда видит кучку критиков, сетующих, что "придется писать, ведь в плане уже стоит". Убивается, что он - человек, имя которого еще совсем недавно употреблялось в контексте сионобуржуйского заговора, теперь вынужден довольствоваться двумя по пятьдесят в театральном буфете. Жуть. Ведь и пощечину - хочется. И критиков не замечать - хочется. И в заговор - тоже не прочь. Когда в голове творится такой кавардак, посудите сами, до пьесы ли тут? Нет, конечно. А зря, зритель-то пришел не только на Оксану Мысину поглядеть, ему бы и смыслу подлить, и жалости, и смеху. Нет тут ничего этого - не ищите. Нет даже действия как такового - сплошная словесная тюря. Все происходит на дне души, где, по представлениям драматурга, никакого действия и быть не может. Логично, конечно, но уж больно нудно. Подобные тексты пишут абитуриенты Литературного института на вступительных экзаменах, когда требуется доказать свою профессиональную состоятельность. Ну-с - доказали, и что дальше?

Дон Кихот и Санчо Панса - легенды безусловные и давно ангажированные всеми нацкультурами - живут тут в какой-то взвеси из времен, цитат и персонажей. Все они тасуются по необходимости, подчас - остроумно, порой - нелепо и тяжело. Панса - артистка Мысина - губернатор острова Таганрог. Добрый правитель, красивая женщина. Кихот - артист Писаренко - заунывный умник, цитирующий Чехова, помнящий о Платоне. Еще по сцене бегают карлики, они же ангелы, они же парнокопытные. Также тут есть Альдонса-Дульсинея и некий Орфей, введенный в действие, видимо, ради хохмы, поскольку исполнитель этой роли Сергей Шевченко умеет петь по-украински очень высоким сиплым голосом. А еще... Еще здесь настоящие рабочие, поддерживают хрупкие декорации и на белой простыне показывают детские рисуночки. Такая вот канитель: люди, звери, львы, орлы и куропатки. Веселое представление, без всякой там драматургии. Отчего же Мысина выбрала "Кихота и Санчо" для первого своего режиссерского опыта? А черт ее знает.

Оксана - артистка чудесная, сказочная, душевная. Повадками, придыханием и жестами напоминает Аллу Демидову в былом. Такую нельзя не заметить и не отметить по достоинству. Потому и Кама Миронович Гинкас разглядел, и Олег Евгеньевич Меньшиков приголубил. На Мысину не смотришь, ею любуешься: выдающийся талант, что и говорить. Она не нервическая бабенка нового актерского призыва и не статс-дама с гортанным гласом и взором зовущим. Она, перефразируя Ахматову, - не артистка, а артист, и пусть феминисты не сердятся. Неудивительно посему, что в этом спектакле она играет мужскую роль. Более того - самцовые повадки ей к лицу. И если правда, что она сыграла Пансу по необходимости, вместо сбежавшего на киносъемки шалопая, боже мой! - как нам всем повезло. И еще подфартило этому Коркии, поскольку у Оксаны очевидный режиссерский талант. Ведь пришло же ей в голову обрядить лилипутов в херувимов, а игрушечную лошадь научить гадить свежими апельсинами. Или нанять двенадцатилетнюю щекастую девчушку Грету Денисову на должность главного художника. Кстати, Грета - трогательнейший рисовальщик и затейливый выдумщик - смастерила ангельские крылья из старой вязаной кофты. С пуговками вдоль позвоночника и петельками по краям. Трогательно. Все это - и карлики, и контратенор, и школьница с фломастерами - первичные и потому очевидные признаки режиссерского креативного ума. Не хватает одного - вкуса и мастерства. Ведь детальки конструктора надо не только собрать в кучу, но и отсортировать, и сложить потом в прихотливый рубленый домик. А может, в осла - кому как больше нравится. Мысина пока этого не умеет. В спектакле горы лишнего - к примеру, пьеса. Была б другая, всем бы легче жилось. Или стереотипы: Дмитрий Писаренко - идальго из хрестоматии, страдалец-полубог: еще чуть-чуть - и на плащаницу. Или чужие - похищенные приемы, или... Да много просчетов - обо всем не хочется. Да и ни к чему - ведь "Кихот и Санчо" не претендует на какое-то народное звание или кассовые сборы. Это зрелище для кулуаров, где вечно всем не довольны. Где никогда не поймешь, что тебе говорят - добрый совет или гадость. Где букеты еще не означают признанья. Мысина выбрала этот театр. Сошла с огромной сцены, на которой блистала в компании Меньшикова, и забилась в подвал, решив заняться поиском. Решила и сделала, потому - молодчина.