Монмартр в стиле "Диснейленд"

В "МУЛЕН РУЖ" Бэза Лурманна есть сногсшибательно декоративное небо - и нет земли в прямом и переносном смысле. Звезды строго орнаментально проносятся по небу, оставляя белесую поземку Млечного Пути - как в мультфильмах про добрых волшебников, машущих своими палочками направо и налево. Огни Монмартра в ночной синеве затмевают все рождественские иллюминации мира. Здесь не бывает улиц - есть только крыши, с кучей лесенок, окошечек, ступенечек и прочих атрибутов театральных декораций. Туда-то и лезут герои всякий раз, покинув стены своего кабаре, чтобы попеть друг другу о любви и полетать по небу. Монмартр словно увиден глазами мечтательного австралийского страуса, который каждую ночь пролетает над Парижем - в своих поэтических снах.

Бесноватая массовка, утопая в разноцветной пене юбок, швыряясь шляпками и цилиндрами, болтая ногами и всячески неистовствуя, не раз готова вывалиться из кадра на зрителя. Канкан понят как вселенское столпотворение, организованное по законам кордебалета. Весь антураж - как лабиринт пустынных залов с каминами, альковов с алыми кроватями и дверцами в виде сердечек, шампанским в ведерках со льдом и виноградом в вазочках. В пиршестве визуальных стереотипов воплощена не столько условность мюзикла, сколько жадность туриста, решившего построить свой новый "Мулен Руж" по принципам "Диснейленда".

И герои должны этим принципам соответствовать. То есть быть упрощенными и яркими, как персонажи компьютерной игры. Наиболее адекватна стилю фильма фигура художника Анри Тулуз-Лотрека (Джон Легуизамо) - отрезвляющее лекарство от любви к живописи и живописцам. Лотрек превращен в коротышку-прихлебателя, способного лишь неталантливо кривляться. Ничто не заставит поверить, что это существо умеет водить кистью или карандашом по бумаге и тем более передавать в живописи пикантную экспрессию и надрывный шарм европейской богемы конца XIX столетия.

Николь Кидман в роли чахоточной певицы Сатины блистает и шокирует. С белоснежной кожей, похожей на какой-то синтетический материал. С глазами неимоверной синевы, уже близкой мерцанию венецианского стекла. Тонкая и феерически пропорциональная, как оживший манекен. Сатина появляется то в светлом наряде, то в алом, то в черном - так в рекламе подаются сорта мыла. В общем, "искусство обольщения". Нигде Николь Кидман не проводила любовных сцен столь грубо, с зазывными падениями на грешный диван любви, с рычанием добропорядочной девочки, имитирующей животную страсть. Принимая бедного сочинителя Кристиана (Ричард Роксбург) за богатого графа, Сатина беззастенчиво атакует его всеми штампами школы представления. И самой большой условностью является то, что Кристиана (Юэн Макгрегор) не тошнит и не передергивает от этой фальши.

С графом-то все понятно - он эстетическим чутьем не одарен. Роксбург явно обходит свою партнершу на всех эмоциональных поворотах. Его граф скрипит зубами, корчит коварные рожи и угрожает писклявым голосом недораздавленного ядовитого насекомого. Создается впечатление, что Лурманну удалось произвести археологические театральные раскопки и реанимировать персонажа из английских и европейских мелодрам XVIII-XIX веков. Граф в исполнении Роксбурга - первозданный "белый злодей", который в отличие от своего "черного" собрата людей сам не режет, но интригует, покупая полюбившийся человеческий товар живьем.

Китч Бэза Лурманна набирает обороты своим чередом, чахотка у Сатины - своим, и злодейство графа - тоже своим. К финалу становится понятно, откуда в "Мулен Руж" все-таки берется искренний драматизм. Из сопротивления искусственной природе созданного мира. Сатина узнает о том, что умирает, исключительно от своего директора. Признаки чахотки здесь сводятся к редким обморокам (что может быть красивее голубоглазой танцующей Николь Кидман - только неподвижная Кидман с закрытыми глазами!) и аккуратным пятнышкам крови на чистейшем белом платочке, который Сатина иногда прижимает к губам. В этом мире все неправдоподобно, стерильно и на редкость нефизиологично. Потому что куклы по-настоящему не болеют, но и не живут. Бэз Лурманн выстроил игрушечный мир. Персонажи обитают как бы в стеклянном шаре - если его перевернуть, внутри пойдет снег или посыпятся блестки. И не верится, что кто-то может там умереть. Кажется, что герои сделаны из особо прочных материалов, не подверженных разложению. А потому, когда Сатина умирает, очень явственно представляешь, как ее уложат на полку в дальнюю коробку, завернут в шелковистую шуршащую бумагу, прикрепят к крышке бантики. И так Сатина будет лежать веками. Скучная, но не трагическая судьба.

Герои же мечтают о трагизме, мечтают о том, чтобы их отчаянно оплакивали. И поэтому нагнетают страх, страсть и опасность. В последней сцене они изо всех сил пытаются прорваться к лихорадочному экшну с непредсказуемым результатом. Ария любовных разборок между крадущимся наемным убийцей и сатанеющим графом на глазах у зрителей представления и при поддержке сочувствующих друзей - единственно захватывающее зрелище за весь фильм. Можно считать, экзамен на пульсацию реальной жизни выдержан. Никто не убит. Сатина умирает сама. Всем плохо, всех жалко. Все как у людей. Бэз Лурманн доказал, что размах наигрыша и безвкусицы не способен уничтожить силу эмоций ни у персонажей, ни у зрителей.