Человек в сетях соблазна

- Во времена оттепели мы стремились заявить, что имеем другую точку зрения на искусство и на мир, на жизнь. И у Любимова, и в "Современнике", и у Товстоногова была команда единомышленников, которая хотела доказать что-то свое, - теперь не так. Из-за бедности люди потеряли┘ веру в себя? Это полдела. Потеряли самоуважение. Готовы играть в любом самом гнусном детективе, бесконечных мыльных операх. С художника спросится - это вахтанговская формула, которая в 50-х означала "вступаешь ты в комсомол или нет". А в конце жизни я понимаю, что спросится на самом деле. И спектакль, который мы сегодня делаем, "Шут Балакирев" - это история о том, что спросится с художника. Был человек, который попал ко двору, разбитной, из Твери. Приглянулся царю. Очень ловко начал делать карьеру. Там есть песенка: "Эй, греши, греши, греши. Что угодно для души: кому надо подлижи, кого надо придуши┘" Воровал, угодничал, но обманул Петра, который был его благодетелем, и попал на каторгу. Когда же его вытаскивают из тюрьмы, у него уже седая голова, остановившийся взгляд. Он кричит: "Хочу в Тверь. Или на войну. Хочу отсюда!" У Горина, может быть, было немножко и не про то, но мы-то тянем мысль, что художник, продав себя за жирный кусок свинины, обязательно умрет как художник.

- Мы говорим о таланте, пожертвованном карьере, что нам как демократам первой волны, людям антисоветского (но советского!) сопротивления, очень понятно. И вторая тема, которая существует параллельно, - тема царя. Трагизм абсолютного владыки. Весь спектакль - это серия предательств. Петр умирает абсолютно одиноким, поняв всю тщетность своих усилий обустроить Россию. Он говорит: "растянул державу как гармонь, а как на клавиши нажимать, не научил"┘ Отношения Петра и его жены Екатерины оказались у нас на первом плане отчасти благодаря тому, что эти роли играют замечательные актеры - Геннадий Богачев и Наталья Данилова. И нам бы только не нарушить творческий процесс. Анатолий Горин, играющий Балакирева, шел к своему шуту мучительно, спотыкаясь, путаясь, но теперь можно сказать, что шут Анатолия - победа! Это не Вася Теркин, не Емеля-дурачок, но это русский хитрован, которому очень захотелось пожить хорошо. Символический образ. Эта тема - судьба человека в сетях соблазнов - проходит через весь спектакль. Может быть, нас не поймут, сочтут ханжами. Но я был бы счастлив, если бы моя внучка или мой сын увидели этот спектакль. Я перед ними оправдался бы за все 50 лет, что я занимаюсь этим ремеслом.

- Солженицын недавно сказал потрясающую вещь: "все есть, а правды нет!". Правды нет не только потому, что ее не говорят, а потому, что правду не хотят слушать. Люди перестали быть крестьянами, рабочими. Сегодня у всех одна забота - 6 соток садового участка. Но они не хозяева. Какой-то микроскопический уровень. Когда они становятся богатыми, то строят, как нищий строил бы себе дворец: пять этажей на шести сотках, покупают "Мерседес 600" - "Мерседес 230" их не устроит. Это безвкусица!

- А даже если на заработанные┘ А какие деньги были у Саввы Морозова? Тоже не стоял у станка. А какой вкус был! Вот это потеряно - природный вкус, чувство прекрасного, и не только в искусстве. Я в ужасе от того, что на майках людей, пришедших к Кремлю поддержать президента, - блатное выражение "Все путем!". Эта удивительная эстетическая безвкусица обязательно приведет к политической безвкусице. Когда рушили хрупкий серебряный век русской культуры, когда рушили церкви, высылали пароходами ученых и духовно обезглавили страну, - к власти жлобы пришли и дали в результате 30-е, 50-е, 60-е, 70-е годы. А сегодня поднимается жлоб с сотовым телефоном. Перечень любимых профессий молодежи: гангстеры, проститутки, адвокаты, снова гангстеры. А почему нет? Все с молотка! Все на продажу! Вы посмотрите, что творит телевидение. Для меня это больная тема, я открывал в 60-х здание Ленинградского телевидения. Я оставил его в 1970 году с мощным "Лентелефильмом", который делал больше пятидесяти фильмов в год. Куда это ушло?.. Говорят, что тогда в совке 80% национального валового дохода уходило на оборону, а сейчас, мол, во много раз меньше. Где же деньги? Почему мне сегодня нужно искать спонсоров, чтобы поставить спектакль? Как можно было пустить культуру на самотек? Вот у дома, где я сейчас живу в Петербурге, сделали потрясающую новую чугунную подпорку под вывеской "игровые автоматы", но сам дом начала века рушится. Мемориальная доска "здесь жил Маршак" висит на стене, а стена сыплется, сыплется┘ А в нишах парадной когда-то стояли скульптуры. Куда все ушло?

- Театр, в котором я сейчас работаю, - легендарный. Он возник в блокаду. Здесь идет изящная "Буря" Шекспира и не менее изящный спектакль "Самоубийство влюбленных на острове небесных сетей", мощный спектакль "Дама с камелиями"┘ И реакции зрителей меня пугают. Они поют вместе с актерами (актеры поют на сцене, и в зале тоже вдруг начинают петь), аплодируют до посинения, и сами в восторге от своих аплодисментов, заливаются хохотом на копеечные остроты. Мы хотим сделать начало спектакля не просто бодрым, но буффонно-смешным, чтобы потом потихонечку начать ввинчивать зрителю серьезные мысли. И боюсь: а что если зритель, как начнет смеяться, так и не перестанет. Петр Великий умирает на сцене, а они настроены на хохотушки. Станут ли серьезными? Достаточно ли податливы они? Достаточно ли чутки? Вот насколько я сегодня боюсь публики.

- У Горина сподвижники Петра часто выглядят клоунами, но в пьесе-то много смыслов! А актеры уже много раз говорили: "мы все-таки Горина играем, что же вы требуете серьеза?".

- Когда мы с Гориным обдумывали "Балакирева", переписывались почти ежедневно по электронной почте. Вот что он тогда мне писал: "Поскольку время поменять нельзя, то можно поменять свое отношение ко времени, что я и пытаюсь сделать, сочиняя новые пьесы, выпуская новые книги". Горин мне писал: "Мы вернулись из Кремлевского дворца, где была Рождественская встреча патриарха с мирянами, то есть с российской элитой. Десяток рядов в партере: губернаторы, депутаты и мы, "творческая интеллигенция" - Шукшина, Дуров, Захаров, Караченцов, Горин и прочие. Со сцены - стыдоба: кинокадры с Жириновским и Зюгановым, которые ведут разговор про Христов подвиг. В первый раз, поверишь ли, мне стало радостно, что не крещен наспех и не участвую в общей пошлости. Никакой Войнович (вспомни его "2042-й") не мог себе представить коммуно-христианское кликушество, которое нынче захватило Россию. На каждом пунктике обмена валюты - икона Божьей Матери, на сцене Кремлевского театра звучит молитва под фонограмму. Вот эта искренность веры! Засим прощаюсь, ругать все - не останется времени на сон". Вот это Григорий Горин!

- Марк Захаров очень точно сказал в день смерти Гриши: он сам был шутом. Он правду говорил царям, прикрываясь своим шутовским тоном. Я не шут. У меня нет силы иносказания. Я не боюсь царей и не считаюсь с царями. Для меня нет начальства на земле. Есть врачи, есть уличные регулировщики, уборщицы. Есть актер, который выходит на сцену. А начальства нет. Администраторы - да, но это не начальство. Я повторяю фразу Салтыкова-Щедрина: "когда мы говорим "отечество", мы подразумеваем "ваше превосходительство". Вот где начинается потрясающий парадокс русского человека! Только что проклевывавшееся самосознание свободного человека может уйти в никуда, потому что мальчики в майках с надписью "Все путем!" могут и морду набить, и газеты запретить, и телевизор выключить, и театр закрыть.

- Обязательно. Вечно. Нас же недорого покупают. Нам же поэтому и понадавали званий - заслуженные артисты, лауреаты┘ Это ли не продажа?

- Я думаю, что это все-таки синдром раба. Раба, которому вместо слова "свобода" почудилось слово "воля". Это восстание Пугачева. Это "сарынь на кичку". Я пессимистически отношусь к тому, что происходит в духовной жизни страны. Как эмигранту мне это особенно заметно. Ведь, находясь внутри ситуации, многого не замечаешь┘