Майя Мамаладзе
ПАРАД АТТРАКЦИОНОВ
РЕЖИССЕРУ Роберту Стуруа давно хотелось отметить двухтысячелетие христианства. Затем у него возник замысел поставить "Двенадцатую ночь" Шекспира и сопоставить происходящее с событиями Страстной недели. Спектакль рождался сложно, репетиции перешли на круглосуточный режим, масштабность - занято было 25 актеров, некоторых в театр пригласили специально, - только увеличивала меру затрачиваемого труда, тяжело было ворочать этакую махину. И вот получилась "Как вам угодно, или Двенадцатая ночь после Рождества". В названии зашифрована особенность, которую Стуруа заложил в свой новый спектакль. Он и Гоги Алекси-Месхишвили подошли к сценографии минималистски, отправной точкой служила техника света и несколько занавесов, на сцене возникали персонажи и творились чудные дела.
У Стуруа все исходит из отправной точки - цвета. Синего цвета для неба, красного для драки и ревности, зеленоватого для ночи, туманно-белого для страдания, и так далее. Для этого и нужна была столь "любвеобильная" пьеса Шекспира, любовь - тот первоначальный взрыв, на котором в этом разноцветном растворе, как из глины, месится происходящее. Костюмы персонажей пестрят самыми ядовитыми тонами: кислотно-рыжий, торчащий иголками волос парик и оранжево-красное платье Марии, ярко-голубой фрак Орсино - серебристое с радужной отделкой платье Оливии, зеленый фрак и желтые чулки Мальволио┘ Рыжие, желтые, зеленые парики и разноцветные воздушные шарики. Иллирия, герцогство Орсино - это игрушечное, цирковое, клоунское государство. Прибывшие сюда Виола и Себастьян попадают как бы на парад аттракционов, но им, по существу своему детям, иного и не нужно. Зрителям же предстоит извлечь из увиденного какую-то пользу, возможно, получить удовольствие или выкинуть это из головы, может быть, прийти в восторг или, быть может, наоборот, в негодование. "Как вам будет угодно". Этот мир сделали и для Виолы и Себастьяна, и для зрителя три демиурга, нельзя забывать и о втором вечном соавторе Стуруа - композиторе Гии Канчели, сочинителе "музыки сфер" этого дивного мира. Канчели же на этот раз привлек себе в помощники также знаменитого британского композитора Мартина Жака, его три песни в исполнении ансамбля "Тайгер лилиз".
Но есть вторая часть названия спектакля. Она возникла потому, что при дворе герцога Иллирии готовятся к рождественскому спектаклю, и картины на библейскую тему выскакивают по ходу шекспировского повествования, вырастая в самостоятельную сюжетную линию. В период "двенадцати рождественских дней" входят: обручение Марии с Иосифом, Благовещение в Назарете, Рождество в Вифлееме, Ирод, вопрошающий волхвов. Ночь поклонения волхвов, бывшая когда-то также и Крещением, дала название и пьесе - она и есть двенадцатая, последняя точка рождественских каникул, развлечений и карнавалов, которую во времена Шекспира отмечали большим спектаклем и праздником. Но в финале спектакля происходит хронологический скачок, и он завершается Голгофой и казнью Господней.
Состоятельно ли такое скрещенье текстов? Стуруа никогда не открывал Шекспира ключом психологического театра, а создавал для каждой пьесы свою игровую реальность. Этот спектакль поставлен прежде всего для Грузии (и во многом о Грузии), где религиозное возрождение в некоторых случаях доходит до фанатизма. Стуруа же позволил себе иронизировать в "библейских" картинах своего спектакля. Чтобы говорить о сидящих в зале, о нынешней истории своей страны, Стуруа нужна была встряска общественного сознания, шок, чтобы сделать более доходчивыми для публики вещи, о которых он хотел сказать.
В этом призрачном кукольном мире, притягательном, но совершенно лишенном разума и грешном, порой смешном, порой беспечном, не нашлось места для счастливого финала. Ну, казалось бы, что за грешники ревнивый Орсино (Леван Берикашвили), или пьяница-остряк сэр Тоби Бэлч (единственный представитель старой гвардии руставелевцев Гурам Сагарадзе), жестокая насмешница и клоунесса Мария (Нана Хускивадзе), не говоря уже о беспечно влюбленных Оливии (Лали Алибегашвили), Виоле (Нино Касрадзе) и Себастьяне (Дато Гоциридзе), кто в чем виноват среди этих сумасбродов, влюбленных и шутов? Они просто люди, которые, как обычно, не ведают, что творят. И вот в финале "Двенадцатой ночи" из оркестровой ямы выносят кощунственно реальный двухметровый крест и "творят" распятие. В тяжелом зеленоватом тумане бредет Орсино, бубня нечто бессвязное про будущее процветание Иллирии. Нет, горе тебе, Иллирия, путь к возрождению лежит через очищение, отрезвление, вразумление твоих жителей, через жертвы... Вот оно послание миру, которое вложил в свой последний спектакль на родной сцене Тбилисского театра имени Руставели режиссер Роберт Стуруа.
СТЕКЛЯННЫЙ МИР
В ПРОГРАММЕ Театральной олимпиады театр "Види-Лозанн Э.Т.Е" показал свой спектакль по пьесе Теннесси Уильямса "Стеклянный зверинец".
Абсолютно камерная пьеса, хрупкая, как давшие ей название стеклянные зверюшки, сосредоточена на личной драме героев, воссозданной в тончайших нюансах переживаний, вписана у автора в контекст американского кризиса 30-х годов.
Режиссер спектакля, Ирина Брук, скорее всего желая приблизить пьесу к современному зрителю, придает ей вневременной характер, устраняя сугубо американский контекст, сужая заданные драматургом рамки. Из спектакля уходит грозившее раздавить крошечный мир героев давление внешнего мира - он рушится сам по себе, тонет, как утлая лодка давшая течь.
Вневременной характер постановки подчеркнут и оформлением спектакля (художник - Ноэль Жинефри) - белые, натянутые на высокие рамы холсты условно обозначают пространство, в котором развертывается действие. Центральный из них преображается то в тусклое зеркало, то в экран, на котором под звонкую капель музыки кружат хрустальные безделушки, то в магический кристалл памяти, в котором оживает прошлое.
Пьеса играется без занавеса, и когда зрители входят в зал, актер, исполняющий роль Тома, главного героя пьесы (Серж Аведикьян), - уже на сцене. Но он еще в одном с ними пространстве и времени - встречает и провожает взглядом входящих, как бы вживаясь в обстановку, где предстоит играть.
Но гаснет свет, и он уходит в свой мир. Сквозь дымку его памяти в глубине сцены начинают проступать неясные очертания фигур, безмолвно приближаются, медленно вращаясь, точно манекены в витрине, и наконец оживают, охваченные заботами повседневного существования.
Утро обычного дня. Том собирается на работу, пьет, обжигаясь, кофе, пытаясь наспех проглотить приготовленный матерью завтрак, которая и в этот час не оставляет своих наставлений относительно хороших манер. Нервное напряжение, надоевшие до смерти, въевшиеся, изо дня в день повторяющиеся слова, - атмосфера накаляется, накатывается взрыв. Разражается ссора, каких было и будет тысячи - какие ежедневно разыгрываются едва ли не под каждой крышей. Взаимные попреки, обиды, угрозы, восклицательные знаки стуков кружки о стол и хлопающей двери.
Том, которому тягостна серая, заунывная повседневность, уходит в мечту - его манят дальние края, приключения, свобода. Втайне он пишет стихи и открыто ненавидит свою работу.
Его мать, Аманда (Жозиан Столеру), рано брошенная мужем, поглощена заботой о детях. Снедаемая тревогой об их будущем, она бьется в одиночку с житейскими неурядицами, пытаясь выстоять в неравной борьбе. Впрочем, как уже сказано, режиссер заметно облегчает ее задачу, устранив угрозу нищеты, на грани которой существует уильямсовская Аманда.
Противовес жестокому, миру большого города, в котором оказалась Аманда, - ее воспоминания о жизни на Юге, беззаботной и радостной, где прошла ее молодость, промчалась в вихре танцев среди многочисленных поклонников. Память о них греет ей душу, заслоняя от удручающего настоящего. Она же не дает ей забыть о долге, о необходимости найти опору и защиту для дочери.
Лаура (Роман Боринже), застенчивая до болезненности девушка, со страдальческими глазами и скорбным ртом. Для нее мучительно каждое соприкосновение с внешним миром. Страдая легкой хромотой, она исполнена страха перед жизнью. В то же время она нежна и деликатна, как изысканный цветок, готовый раскрыться навстречу сердечному теплу и ласке.
Когда в конце концов, уступая уговорам матери, Том соглашается пригласить в гости "приятного молодого человека", его приход вызывает крушение всего их мира. Аманда, поставившая на эту встречу все, не подозревает, что Джим (Самюэль Жуи), с которым Лаура была знакома в школе, - ее тайная любовь. Она идет открывать дверь, как идут на казнь, на заклание, - движения скованы, губы не в силах выдавить ни слова. В таком накале эмоций, скупо выраженных в простом и сдержанном рисунке, проводит Боринже всю роль, захватывая глубиной драматизма.
Том еще радуется мирно проведенному вечеру, Аманда еще кокетничает с Джимом, переходя в своем кокетстве границы такта, а рядом, неведомо для них, уже вызревает трагедия. Джим, вопреки ожиданиям разглядевший незаурядность Лауры, напрямик сообщает ей о своей помолвке. Она мужественно доводит сцену до конца, не выдав обуревающих ее чувств, даже дарит - с улыбкой - своего любимца, стеклянного единорога, но после его ухода жизнь для нее обрывается, замкнувшись в границах стеклянного зверинца.
Такой глубины чувства не всегда удается достигнуть остальным участникам спектакля. Мешает и излишнее "оснащение" сценами, в которых персонажи разыгрывают упоминаемые ими эпизоды прошлого или иллюстрируют свои мысли: Джим, вскочив на диван, представляет, как играл в школьной оперетке, Том, ссорясь с матерью, чтобы напугать ее, изображает убийцу. Помимо того что они поверхностно иллюстративны, эти сцены придают постановке налет провинциальности, являясь в то же время уступкой вкусам "клиповой" публики. Досадно видеть такие просчеты рядом с великолепной работой Роман Боринже.
Дарья Гармоненко 
