Красная мельница на красной лестнице

СТАРОЖИЛЫ Каннского фестиваля удивляются и морщат нос: с каких это пор главный мировой кинофорум из года в год поставляет в конкурс мюзиклы? Тут в чести кино авторское, мыслящее. Это ж вам не Оскар в конце концов. Похоже, скоро каннским снобам придется приумолкнуть. В прошлом году музыкальная трагедия Ларса фон Триера "Танцующая в темноте" отхватила Золотую пальмовую ветвь, а в этом году - хоть и непонятно пока, как сложится фестивальная судьба (за прокатную можно не беспокоиться) мюзикла австралийца Бэза Лурманна "Мулен Руж", но приняли его так, словно ждали все эти годы.

По традиции открывают и закрывают Каннский фестиваль внеконкурсные ленты. Для "Мулен Руж", открывающего фестиваль, сделали исключение - Бэз Лурманн участвует в основном конкурсе. Вообще весь первый день прошел под знаком знаменитого парижского кабаре. Фильм показали пять раз (из них три раза для прессы, что вообще невиданно), церемония открытия началась с канкана, объявить официально о начале фестиваля поручили Николь Кидман и Эвану Мак Грегору, исполнителям главных ролей в "Мулен Руж", а уж прием по случаю открытия фестиваля напоминал скорее феерический разгул ночной парижской жизни в декорациях того же "Мулен Руж". Почти из любой точки города видна была огромная красная мельница с расцвеченными разноцветными лампочками-крыльями, рядом водрузили гигантского деревянного слона, похожего на того, из декораций фильма, во чреве которого происходили судьбоносные признания в любви главных героев.

Маленькое отступление - два слова об открытии. Сама церемония здесь, как правило, коротка и, даже можно сказать, строга. Главный интерес представляет, конечно же, звездный проход по красной лестнице. Естественно, кроме самого факта присутствия примелькавшихся на мировом экране лиц основная тема для дискуссий - кто как одет. В этом году напирающих на плотные ряды полиции зевак женского пола постигло разочарование - голотелость и экстравагантность остались в прошлом году. Звездные дамы были непростительно корректны в одежде - сплошь выдержанные в традиционных для всех времен черно-бело-пастельных тонах. Ну разве что одна мало известная широкой публике мадемуазель повертелась в надетых на босу попу золотистых то ли шортиках, то ли трусиках и таком же золотистом то ли топе, то ли лифчике. Да наряд Дженнифер Лопес был прозрачен, как дистиллированная вода. А в остальном прекрасные маркизы являли собой образец "откутюрной" добропорядочности. Неожиданно (для российских наблюдателей) появившийся Никита Михалков был, как всегда, в шелковом кашне, которое давненько что-то не мелькало на замкнутых пространствах российских кинособытий - уж так сразу и не вспомнить, когда оно было последний раз замечено, например на "Нике".

Когда из лимузина выплыла Николь Кидман, публика зашелестела: говорят, она беременна, а вроде и незаметно. Действительно, незаметно - черное обтягивающее платье было бы не в силах скрыть факт ожидания материнства. Впрочем, пусть это представляет интерес для самой Кидман - как говорится, мы ее любим не только за это.

В том, что "Мулен Руж" сразу вызвал неподдельную нежность к Николь, неудивительно. Картина Бэза Лурманна, слегка известного в России благодаря постмодернистскому фильму "Ромео и Джульетта" с Леонардо Ди Каприо, где действие перенесено в современность, с точки зрения сюжета, если его рассматривать всерьез (а сразу скажем, что этого делать не следует), - сплошные слезы кинокритика. Звезда кабаре и знаменитая парижская куртизанка Сатина (Николь Кидман), больная туберкулезом, влюбляется в нищего писателя Кристиана (Эван Мак Грегор). Образуется всепоглощающая страсть, которой фатально мешает богатый герцог, согласившийся дать кучу денег "Мулен Руж" при условии, что Сатина начнет регулярно ему отдаваться. Но честная куртизанка в решающий момент отказывается и, соединившись с любимым прямо на сцене, пропев с ним дуэтом песню любви и покашляв кровью, прямо на сцене же умирает. Кристиан уходит в свою убогую мансарду скорбеть и писать роман о любви, благо теперь ничто не мешает творчеству. Видимо, Лурманна неудержимо влекут повести, коих нет печальнее на свете.

Но с первых же кадров понимаешь, что история кабаретной любви - лишь предлог для режиссерских "художеств". Главную роль в картине играет не сюжет, не актеры, а фон, на котором происходит действие. Вот перед нами панорама Парижа конца XIX - начала XX века, черно-белая, как старая гравюра, выполненная условно, как для детской книжки, - торчит в неположенном месте Эйфелева башня, чтобы сразу стало ясно, что за город; искусственным горбом вздымается Монмартр; между ними - красная мельница, призывно и довольно агрессивно махающая крыльями, рискующими снести Эйфелеву башню. Камера стремительно надвигается на "Мулен Руж", вторгается внутрь и оказывается в самом чреве парижского веселья и разврата. Тут же, разумеется, подвизается Тулуз Лотрек, куча певичек-куртизанок, богатые негоцианты и прочая развеселая публика. Париж, не зная удержу, массово куролесит. Если бы какой-нибудь очередной Роман Качанов, оставив в покое Достоевского, вздумал экранизировать Библию на современном материале, наверное, примерно так он изобразил бы Содом и Гоморру. Правда, Париж остается целехоньким, а за его грехи платит очаровательная куртизанка.

Там, где режиссер относится к своему фильму как к условному и схематичному бурлеску, все удается. Ирония подстерегает на каждом шагу, благодаря ей условность и "ненастоящесть" сюжета, действия, поведения героев оказываются единственно возможным решением задачи, единственно верным приемом. Когда герой то и дело запевает знаменитую битловскую песню "All You need is Love", а директор "Мулен Руж" не устает повторять измаявшейся героине "Show must go on", мюзикл и драма перестают быть эклектикой, а становятся лишь звеньями запутанной сказочно-реальной действительности. Николь Кидман в такие моменты довольно неожиданно проявляет заметный комедийный талант, за что и стала любимицей местной публики, по крайней мере на первый день фестиваля. Но когда режиссер словно устает от иронии и все вдруг становится всерьез - караул. Здесь и начинается подлая эклектика, актеры вянут, потому что всерьез играть нечего.

В этот же день показали еще один конкурсный фильм - испанского режиссера Марка Бека "Пау и его брат". После "Мулен Руж" (да, впрочем, и без "Мулен Руж") долгие молчаливые психологические бдения героев словно обволакивают ватой - тихо, тягуче и хочется на волю.

К тому же испанскую картину представляли прессе как раз во время церемонии открытия фестиваля, и зал был почти пустой - все прилипли к мониторам в холлах. И журналистам обидно, и перед режиссером неловко.