ИСПОЛНЕНИЕ "Орестеи" Сергея Ивановича Танеева стало событием с оттенком экстравагантности. В Большом зале консерватории не случилось аншлага, но зато собралось много музыкантов, а завершился концерт ближе к полуночи под восторженные овации. С другой стороны, редко встречаемый вкус к Танееву Михаила Плетнева - после январского исполнения Фортепианного квинтета - развернулся еще шире. Потребовалась организация исполнительского "массива", но столь же необходимо было оправдать завлечение публики на эту огромную по длительности, да еще и основательно забытую оперу-ораторию по трилогии Эсхила.
Сразу же удалось отойти от неуютного предвкушения привычно плохого пения. Для "Орестеи" Плетнев не только подобрал хороших певцов, но и как следует поработал с ними (жаль, если только для одного концерта): каждый с артистической свободой передавал драму своего героя. Марианне Тарасовой, звезде Мариинского театра, представился редкий шанс спеть эффектную меццо-сопрановую роль Клитемнестры, мужеубийцы и страдающей матери. Был хорош ее голос, яркий на верхах, более тусклый в середине и открыто насыщенный в нижнем регистре. Она рисовала образ царицы с большой отдачей, с темпераментом и обаянием скупого "концертного" поведения. Сдержанную многозначительность воина Агамемнона обрисовал в ровном звучании летящего баса Михаил Гужов, уже год как солист Большого театра. Хороший класс вокала был и у Яны Иваниловой (Электра), Павла Черных (Аполлон), Лолиты Семениной (Афина); даже в маленьких ролях Стража и Раба прекрасно выступил молодой бас и еще студент Дмитрий Белосельский. И солист "Новой оперы" Дмитрий Пьянов справлялся с главной теноровой партией Ореста силой своего небольшого камерного голоса: добр к певцам был композитор Танеев, писавший тесситурно удобно и интонационно естественно.
Удалась ли Плетневу победа музыки над экзаменующей публикой? Российский Национальный оркестр звучал хорошо, сам Плетнев дирижировал со спонтанным вдохновением, состоялись и объединенный хор (из двух камерных - Владимира Минина и Льва Конторовича), и ансамбль вокалистов - это сделало знакомство с "Орестеей" однозначно приятным. Танеевское общество подготовило стенд по истории представлений "Орестеи": с премьеры в 1895-м их было всего несколько, последнее - 10 лет назад.
Танеевские античные масштабы ассоциативно перекликаются с залом картин Семирадского в Русском музее: академическое мастерство, однообразная изобразительность, статика - и яркая помпезность с размахом формы, которой автор пытается быть адекватным грандиозности избранного сюжета. Танеев - настоящий академист-эклектик с французским влиянием (во Франции он совершенствовался), последователь Чайковского в своей приверженности по-русски лирической романтике, плюс к этому теоретик-полифонист, мастер формы. На всем этом замешана "Орестея". При всей ораториальной статике драматургического целого, складывающегося из отдельных номеров, внимание постоянно захвачено сильной драмой, красивой лирикой, сочетанием голосов солистов с хором. Очень много музыкально выразительных эпизодов (например, развернутый монолог пророчествующей Кассандры в 1-й части, раскаяние Клитемнестры и ее встреча с призраком Агамемнона), иногда античный драматизм заменяет выспренняя торжественность; а, скажем, в хоре "Человек, убивший мать, ношу тяжкую несет" слышится русская задушевная интонация. Специфические "шероховатости" "Орестеи", благодаря которым ощущается ее время, не превращают эту оперу-ораторию в сочинение однодневное. Тем более для публики России, где создано не так много первоклассных опер. Композитор (и исполнители) эмоционально вовлекали слушателя в действие, но вперед ему нужно было идти самому, внимательно проникаясь музыкально-драматургическим единством. Потому течение прошедшего концерта отсеивало публику "не ленивую и любопытную".