Негромкий спектакль

ЕСТЬ СПЕКТАКЛИ, вокруг которых не скрещиваются шпаги, не пылают страсти. Но они собирают полный зал и создают то самое поле, на котором "произрастают" шедевры. "Дневник Анны Франк" - именно такой, негромкий спектакль. Его поставил Алексей Бородин, художественный руководитель Российского молодежного театра.

Одна из историй Холокоста рассказана девочкой-подростком. Она - Анна Франк - по виду была обыкновенной болтуньей и фантазеркой. Но в отличие от многих других, и сверстников, и взрослых у нее был талант, не часто встречающийся, - жить и радоваться жизни сейчас, сию минуту, чувствовать полноту жизни и обращать в свою веру окружающих людей. Она мечтала быть знаменитой и поехать в Париж. Она страстно хотела жить даже после своей смерти. И это у нее получилось. Пьеса, написанная Ф.Гудричем и А.Хаккетом по дневнику Анны, погибшей в концлагере, идет во многих театрах мира.

Бородин и художник Станислав Бенедиктов рассаживают зрителей прямо на сцене, оставляя за их спиной все пространство зрительного зала. Его большой объем создает дополнительный дискомфорт: въяве ощущаешь свою незащищенность, мир кажется враждебным, таящим опасность людям, находящимся здесь, на сцене. Игровая площадка почти пуста, как был когда-то пуст и не обжит не нужный никому чердак. Случилась беда, и он превратился на долгий срок в убежище для восьмерых человек. Надо обустраиваться, и сцена оживает, в темноте появляются люди и начинают расставлять мебель, снимать пыльные чехлы.

Спектакль сдержан и размерен - так же как была жестко регламентирована жизнь этих людей, днем почти не шевелившихся (под ними - контора, в которой весь рабочий день находятся служащие) и оживавших лишь вечером, когда можно свободно ходить и говорить. Как и в пьесе, чередуются эпизоды чтения дневника Анной (это "отбивается" боковым светом) и разыгрываемые всеми персонажами события - словно ожившие страницы.

Спектакль - как концерт для, допустим, фортепиано с оркестром, где внимание слушателей-зрителей приковано к главной партии - Анны Франк. Но это не мешает услышать в общем звучании оркестра особо яркие мелодии. Практически у каждого персонажа (артиста) есть момент соло. Заметить можно любого. Главное, чего добивается режиссер и что, как кажется, является основным достоинством спектакля, - нет момента надрывности, истеричности. Он повествователен, спокоен, но в этом спокойствии и таится невероятная по боли трагедия. Радостный и светлый праздник Хануки, как возвращение той "дочердачной" жизни. Вручение подарков, приглушенное пение. И необыкновенное ощущение семьи. Семьи как опоры, семьи как единственно возможной формы жизни. Господин Франк, отец Анны, в исполнении Олега Герасимова - ангел-хранитель этой семьи, стойкий, выдержанный и бесконечно любящий своих родных.

Но иногда повествовательность действия приобретает занудные нотки, особенно при появлении Кралера и Мип (Николай Рощин и Олеся Яковлева). Артисты чересчур напряжены в своей положительности, в их речи проскальзывают назидательные интонации. Тревога, которую испытывают персонажи, у некоторых исполнителей превращается (не всегда) во внутреннюю зажатость, неестественность голосов, жестов.

Абсолютно свободна Чулпан Хаматова - Анна Франк. Ее героиня - действительно своенравный подросток. Она категорична, безапелляционна и очаровательна. Взросление почти ощутимо. Меняются интонации, движения, взгляд, наконец. Удивленный, обиженный, счастливый - он меняется на гневный и мудрый. Хотя в детской характерности актриса более разнообразна, чем в юношеской задумчивости.

...Приходит на память давний, времен Советского Союза, дипломный спектакль Тбилисского театрального института. Заглавную роль в очередь играли две студентки. Разность их дарований определяла жанровое отличие спектаклей. Нана Хускивадзе жила легко, беззаботно, создавая вокруг себя по-грузински необыкновенную стихию игры. Нино Тархан-Моурави сразу обозначала происходящее как трагедию, включавшую и смех, и шутку, но трагедию. Трагедию человека, народа, мира. Ее необыкновенные глаза, идеальных очертаний высокий лоб заставляли видеть в Анне близость библейским образам, поднимали историю девочки на уровень жития.

Московский спектакль создан в другое время, в другой стране. Но боль за прошедшее, за происходящее не становится от этого меньше. Авторы спектакля, чувствуя ее, заставляют нынешних зрителей ощутить эту боль если не абсолютно своей, то уж, несомненно, очень близкой.

Это - немало для негромкого спектакля.