Михаил Жирмунский
НА СТОЛЬ важную для нашей культуры дату, как 100-летие открытия Большого зала консерватории, Владимир Федосеев дал свой свежий взгляд - сыграл программу прошедшего в нем самого первого концерта. В характере Федосеева по особым случаям разнообразить концертный жанр. Уже в одном выборе данной программы заключался новый шанс для двух образцов официальной музыки столетней давности. Это гимн Федора Кенемана "Воздвигнут храм искусству дорогому" (написан в 1901 г. на открытие БЗК) для тенора (солировал Роман Муравицкий), хора (хор Владимира Минина) и оркестра и "Торжественная увертюра" Антона Рубинштейна (сочинение 1894 г. к открытию здания Петербургской консерватории). Исполнение этих вещей и внесло прежде всего аромат историзма в концерт: музыка прямолинейно помпезная, вполне законно забытая, своей "однодневностью" властно возвращающая слушателя в мир ценностей "того" официоза. Тот официоз, судя по прозвучавшим вещам, даже утрировал ценность высокого академического искусства. Этому пафосу - редкий случай! - вторили тексты музыкально-литературной композиции, в которую Федосеев превратил свой концерт. Эти тексты составляли документы, связанные с открытием зала. Среди них поразили два, исходящие от Великого князя Константина Константиновича. Это его письменное приветствие Большому залу со словами о высокой чести служения, а не прислуживания русскому искусству. Затем - частное письмо кузену-государю с призывом деньгами помочь завершающемуся строительству: плоды затрат будут дороже любых денег. Тексты читали Юрий Соломин и Ирина Муравьева, зал восхищенно аплодировал этим словам, а вместе с ними - временам, когда деньги работали на благо и просвещенный слой государства был наверху, а не "на дне". Собственно, это и есть главный итог работы Федосеева.
Остальные сочинения программы широко известны и были с энтузиазмом встречены в замечательном исполнении Большого симфонического оркестра. В "Руслане и Людмиле" Глинки оркестр с большим изяществом демонстрировал все возможные градации звучности, от тишайшей и по возрастающей. Чайковский (поэма "Франческа да Римини") у Федосеева, как всегда, отточенно строг, в западном духе конструктивен. Это Чайковский не акварельный, а графичный. В медленном эпизоде были с поразительной четкостью прочерчены все голоса, а финал промелькнул в жестко нарастающей динамике. Никакой сентиментальности у исполнителя, но, пожалуй, и никакого трепета у слушателя. Вокальный финал 9-й симфонии Бетховена на слова оды Шиллера "К радости" без перерыва, ради цельности программы, следовал за русской частью. Федосеев трактует его в оппозиционно романтической традиции, предлагая сухой лаконичный классицизм. В этом исполнении царила развернутая идея меры. Не всегда чистый хор (особенно его визгливая женская часть) мало соответствовал избранной дирижером стилистике, квартет приезжих солистов (Кэрол Фицпатрик, Мария Ференчик, Эберхард Лоренц, Андреас Макко) выступил вполне собранно. Среди особых оркестровых эффектов - еле слышное, но точное первое проведение темы "Оды" в басах.
Теплота устроенного Федосеевым праздника (потребовавшего, судя по всему, усилий многих людей, подготовивших самую интересную - архивную - часть программы) показывает, сколь действенным может быть непосредственное, день в день, оживление истории силой музыки.
