Михаил Жирмунский Десять лет прошло с тех пор, как Геннадий Рождественский покинул пост главного дирижера прославленного им оркестра Министерства культуры СССР, ставшего Симфонической капеллой, передал руководство Валерию Полянскому и стал наезжать в Москву как гастролер. Первый же такой гастрольный концерт состоялся в 1992 г. - с оркестром Павла Когана; спустя несколько лет Рождественский поработал с Госоркестром Евгения Светланова. Все остальные концерты выдающийся дирижер все же проводил со "своим", пусть теперь и бывшим, коллективом Капеллы, где большинство нынешних музыкантов работало еще при нем, и где он так же почитаем. Было одно выступление с оркестром Московской филармонии. Этому оркестру, высокий класс которого пока еще можно в целом назвать неизменным, последнее десятилетие знакомы разные состояния. Их определяла регулярная смена руководства. Нынешний глава оркестра Юрий Симонов за долгие годы дирижерского руководства Большим театром (чем сейчас фактически занят Геннадий Рождественский) был известен подчас крайне вольным обращением с оркестром. Однако после возвращения из-за границы его стало просто не узнать в сверхпедантичной репетиционной работе над качеством звучания (известно, что часто он сам проводит репетиции отдельных групп!).
В прошедшем, втором из юбилейной серии, концерте Рождественского контакт дирижера с оркестром Московской филармонии, к сожалению, не состоялся. И с такой очевидностью это произошло впервые за все "гостевые" выступления Рождественского в Москве. В этот раз, как всегда, дирижер-гость сделал все что мог. Оркестр же играл просто плохо. При этом надо заметить, что основные соло звучали достойно. Их исполняли скрипач Григорий Красько, вполне известный и как солист, и как наиболее значительный сегодня в Москве концертмейстер оркестра, а также трубач Михаил Ханин. Но Чайковский, композитор весьма прихотливого оркестрового письма, звучал грубо: несбалансированные группы не сливались в едином "пропевании" его разноголосой меланхолической музыки. А в "Поэме экстаза" Скрябина только воля Рождественского удерживала громадную оркестровую массу от слияния в бесформенный ком.
Построение программы отвечало сразу нескольким интригующим принципам, которые обычно отличают подход Рождественского: знакомила с малоизвестным сочинением известного автора (им был Чайковский, представленный Третьей оркестровой сюитой), включала премьеру (Концерт для скрипки и контртенора с оркестром Гии Канчели) и завершалась популярной и часто звучащей "Поэмой экстаза", которую интересно было услышать именно в интерпретации маэстро.
Очередная премьера Канчели могла бы стать событием и приятным, и значительным, если бы довольно часто появляющиеся новые сочинения грузинского мастера так сильно не напоминали друг друга. Все они вращаются в круге одних и тех же интонаций и эмоций. Острая ностальгия по ушедшему и уходящему выражается в шекспировских текстах, разрозненных грузинских словах, словно извлекаемых из умирающей памяти; страшное настоящее, призрачное прошлое, мятущаяся душа (соло скрипки в исполнении Александра Рождественского). Все эти идеи тиражируются и с успехом звучат по разным залам Европы и Америки, но в конце концов близнецы-братья обязательно встречаются в Москве. Хотя сочинения Канчели способны растрогать и по-человечески обращаются к слушателю, цена его искренности здесь постепенно падает. О чем на сей раз пел контртенор Олег Усов, публика узнавала из предварительного комментария дирижера.
В классике Рождественскому и при неудачном оркестре удалось вынести на первый план саму музыку. При этом Третья сюита Чайковского, названная дирижером самым значительным у композитора образцом этого жанра, изначально фрагментарна и интересна отдельными своими фрагментами, прежде всего начальной "Элегией" и слегка траурно звучащим "Меланхолическим вальсом". Однако возникало впечатление, что в данном случае Рождественского заинтересовал Чайковский не столько великий, сколько типичный. В этом исполнении были почти наглядно высвечены те черты оркестрового стиля Чайковского, что делают эту сюиту то откровенно сентиментальной, то слишком помпезной. Так и финальный "грохот" Полонеза Рождественский преподнес с определенной долей юмора. Предваряя же комментарием "Поэму экстаза", он подчеркнул четкую выстроенность этой неудержимой музыки. Именно ясность и даже жесткость его трактовки обострились прежде всего на фоне плохой поддержки оркестра, поскольку ему удалось зарядить зал громадной силой этой музыки.
