Пока в России продолжаются споры, может ли у демократического государства быть гимн, написанный по заказу Сталина, в Нью-Йорке, в одном из самых знаменитых концертных залов мира "Avery Fisher Hall", поют здравицы усатому тирану и палачу.
Очевидно, не от большой любви - в этот вечер музыканты и слушатели сначала во время короткой лекции, а потом и на концерте пытались найти ответ на вопрос: "Как политика и идеология влияют на вдохновение композитора?" Этот вечер был назван в афише "Забытый патриотизм: музыка как политическая история" и являлся частью большого проекта "Великие представления", осуществляемого Линкольн-центром. Для многих любителей Прокофьева стала откровением его "Здравица", написанная как раз к шестидесятилетию отца народов. Соответствующую музыку дополняли соответствующие слова, которые на английском языке выглядели еще более уродливыми (как водится, про солнце, которое благодаря Сталину светит ярче, и т.д.). Причем за последние пять лет это произведение исполнялось в Нью-Йорке уже второй раз - впервые в 1996 году ее представил Валерий Гергиев, хор и оркестр Кировского театра, а теперь Американским симфоническим оркестром дирижировал Леон Ботштейн. Грандиозное и яркое исполнение (так может звучать даже пафосное советское произведение, если оно было написано великим композитором) на мгновение поставило в тупик аудиторию - аплодировать? Кричать "браво"? Но можно ли таким образом восхищаться музыкой, забыв о тексте и о подтексте? В конце концов именно бурные аплодисменты подтвердили, что публика готова была принять в этот вечер скорее представление и композитора, а не источник его вдохновения. В компании с Прокофьевым оказался и столь любимый на Западе Шостакович - он в свое время написал Вторую симфонию, посвятив ее 10-й годовщине Октябрьской революции. Слова те же или почти те же - да здравствует коммунизм, Ленин, Сталин. Шестая симфония Мясковского, написанная в 1923 году, была наименее пафосным произведением, исполненным в этот вечер. К слову сказать, Леон Ботштейн отличается особенно длинными концертами, не в пример этому, длившемуся всего два часа. Но, очевидно, этого времени американцам было вполне достаточно, чтобы окунуться в еще не очень-то забытый нами патриотизм.
Нью-Йорк