Секс, космос и семантическая революция

Иван Бунин в эмиграции недоумевал: почему, мол, менструации юной девушки описывать нельзя, а то, как кто-то шумно высморкался, - можно: ведь второе гораздо менее эстетично.

У поэта Веры Павловой в стихах существуют и первая менструация, и то, как у девочки грудь вырастает, и влюбленность, и "секс как нормальная часть жизни". Женский взгляд на мир оказывается не дополнительным к мужскому, а необходимым. Стихотворения Павловой - жесткие и раскованные, но не эгоистичные: в ее стихотворениях есть радость и привязанность к людям - любовная, болезненная, иногда с приступами неизбежной неприязни, с которыми приходится бороться большинству людей.

Ощущение жесткости возникает от сверхрезкой риторичности некоторых текстов. Риторичности, которая опровергает саму себя и выходит за свои пределы, превращается в род заклинания. Одно из лучших стихотворений Веры Павловой - четырежды повторенная фраза: "Что бы ты ни сделал - ты ничего не сделал". Павлова - поэт, существующий после русского концептуализма, который приучил воспринимать риторику как отчужденный, стеклянно-твердый язык.

Новая книга Павловой - переходная. Предшествующие стихи Павловой были хороши своей дистанцированностью от предшествующей литературы. Формой литературного самоопределения был отказ от тихого следования традиции в пользу существования "сейчас", например в стихотворении "Подражание Ахматовой": "и слово х... на стенке лифта/ перечитала восемь раз".

Чтобы те, кто не читал Павлову раньше, в этом месте не испугались, вот вам, заешьте горькое: "сквозь сон / любой звонок / кажется междугородним".

"Я, Павлова Верка, / сексуальная контрреволюционерка┘" - так начинается одно из стихотворений ее четвертой книги "Четвертый сон". Какое там! Революционерка, конечно, только тихая, и не сексуальная, а семантическая. Правда, новая книга несколько более традиционна, но в ней вновь есть стихи просто замечательные:

Из традиции женской поэзии есть два выхода в поэзию единую и целостную. Оба они предполагают главное: переход от абстрактной точки зрения к личной, живой, движущейся. Первый - выйти из круга тем, привычно закрепленных за женской поэзией: любовь-морковь-ушел-пришел. Павлова развила второй выход: форсировать эти темы до крайности. По максимуму про любовь, про свое тело, про мужа. Выходом же это оказалось потому, что Павлова, при всей риторичности, очень конкретна. Не просто муж или любимый, но конкретный поэт и журналист. Не просто секс, но всякий раз разный, с ощущением точного своего места в космосе. Сексуальный акт задает не только место человека как одного из двух - "и стал свет / внутри живота", - но в космосе в целом. Такие стихи в идеале сообщают новое о человеке обоего пола.

Новые стихи Павловой временами более литературны, чем раньше. Однако говорить с уже существующей социально-культурной позиции "литератора", "писательницы", в современной ситуации рискованно - можно втянуться в ту самую псевдоклассическую область "правильной поэзии", из которой Павлова так удачно выпрыгнула - или просто изначально не стала с ней считаться.

Пока что, к счастью, этого втягивания в целом не происходит. В хороших текстах - а их в книге много - прямота и огонь высказывания Павловой остаются прямотой и огнем.