Поэма Марины Кудимовой "Утюг" ("Новый мир" # 9, 2000) посвящена специальному интернату для брошенных детей. Честно писать о подобных явлениях, не прячась за умиление мелодрамы, практически нельзя. Это запрещенная тема - слишком легко выжать слезу. Тем не менее Марина Кудимова берется за этот безнадежный материал.
Все большие вещи Кудимовой снабжены жанровым определением: "Область" - сценарий, "Голубятня" - рассказ, "Утюг" - характеристика. Она пишет что угодно, но не поэму, не стихи - прозу, и не всегда художественную - очерковую, канцелярскую. Характеристика - как жанр делопроизводства - это прежде всего объективная оценка личности или явления, по возможности поддающаяся сторонней проверке. "Утюг" и строится как характеристика или, точнее, характеристики, которые дает лирическая героиня поэмы - временно работающая воспитательницей в четвертом "А" - своим подопечным, а заодно педагогам и воспитателям, медсестре Антонине, кочегарам, специнтернату и включающей его действительности. Жанр характеристики предполагает, что дающий ее хорошо знает того, о ком говорит, но отступает на шаг назад, дистанцируется от характеризуемого и старается сохранить полное беспристрастие в оценке. Это - холодный объективизм. В этом именно жанре и написан "Утюг".
Лирическая героиня настолько схожа с автором, насколько персонаж может быть схож с человеком. Она поэт, ее "Марин Владимной / соблазнительно зовут". Читатель и автор по определению принадлежат одному плану реальности. Отсутствие дистанции между автором и повествователем замыкает накоротко читателя и описываемую действительность через ту проводящую связь, которой автор-повествователь становится. Это не новый прием, но всякий раз его проведение до конца, когда читатель, изначально погруженный в собственную жизнь, проходит через ее эстетическое отчуждение и возвращается в нее же, но с изменившимся, промытым искусством зрением, это достижение конца-начала - всегда удача.
Героиня поэмы так характеризует себя, попавшую в специнтернат -
Где я вкусы возмущаю,
Набекрень нося берет,
Где я тайно замещаю
Кадр, гуляющий декрет.
Эта самохарактеристика определяет тот ракурс, под которым и будут описываться все персонажи и ситуации, возникающие в поэме. Это положение стороннего, хотя и близкого наблюдателя. С этой точки зрения героиня и дает характеристику вверенному ей четвертому "А".
Голос Марины Кудимовой - это голос человека из толпы, но не голос толпы. Это прорвавшееся сквозь заштампованность массовых предпочтений звучание человеческой сущности. Марина Кудимова подражает в стихах не внешности, а чтойности, по определению Аристотеля.
Этот голос не дистиллирован до литературного нейтралитета, он несет богатство областных, диалектных, жаргонных обертонов. Диалектизмы накрепко связывают книжную страницу и интернатовскую палату, происходит ненасильственное сращение двух почти несовместимых, имеющих довольно смутное представление друг о друге планов действительности.
Говорить о том, что чувствует где-то глубоко под коркой корысти, тотальной грубости и ксенофобии, полудетской-полуживотной хитрости так называемый простой человек, и говорить честно, очень непросто. Легко попасть в ловушку штампа: то ли народ-богоносец, то ли зверь бессловесный. В отличие от человека образованного, тем более литературно обученного, простой человек непрозрачен, неоформлен, сам он ничего о себе не скажет - и не захочет, и не сможет. Он примитивен, то есть изначален. В известном смысле гораздо проще говорить с философом, чем с кочегаром. Философ открыт, он хочет быть понятым и способен к отчетливой формулировке своей мысли. Он опирается на тексты, на множество сложных текстов, но они сами по себе - это уже область освоенного, сказанного, продуманного. Чтобы понять философа, нужно поднять собственную образовательную планку, то есть разобрать некоторое количество книг, а это, по крайней мере в принципе, почти всегда возможно, для этого необходимо только усилие ума. С кочегаром легко говорить только о внешнем, о проговоренном им самим: о ценах на уголь и водку, о том, как они с ребятами приняли на грудь и славно оттянулись. Но о главном своем, о нутряном, кочегар промолчит. Только вздохнет тяжело и выпьет молча, не чокаясь. А говорить нужно за него и о нем, говорить, не унижая жалостью, не поглаживая по головке как "глупого", не умаляя прощением впрок, а требовательно, жестко, открыто. Это самое, может быть, интересное, потому что непознанное. Но прочитать эту закрытую книгу можно только собственной кожей, только отчаянным напряжением сочувствия.
Понять, принять мальчика из специнтерната нисколько не легче, чем взрослого из кочегарки. Он непосредственнее, он не так зашорен, не так плотно утрамбован масскультурной формовкой, но он ребенок - человек из мира других ценностей и определений. Нужно под таким углом повернуть собственное "я", чтобы стало возможно примерить его вселенную.
Марине Кудимовой это, на мой взгляд, удается.
Пространство вокруг специнтерната искривлено предельной концентрацией несправедливости, прямой показ невозможен. Плясовой, частушечный ритм, выбранный поэтом, задает своей иронией и сарказмом необходимую дистанцию, с которой уже можно видеть вещи неискаженными. Как говорить, чтобы не сорваться на истерику? "Специальный интернат" - заведение для забитых (и в переносном и в буквальном смысле), оставленных человеком и Богом, поголовно больных детей. Ритм частушки снижает, гасит трагический пафос, но сохраняет его под спудом.
Поэма была бы невозможна, если бы не внезапная, пугающая героиню любовь к ней мальчика из четвертого "А" - Утюга. Без нее -
Из утюжного житья
Почерпнуть могла бы я
Матерьяльца лишь на очерк
"Многодетная семья".
Это нечаянно спровоцированное чувство пробило тот щит, за которым укрывается любой человек, попадая в такое место, как специнтернат. Этот щит - обязательная реакция самозащиты, равнодушие за порогом боли, иначе можно сойти с ума от собственного бессилия. Кто же этот заглавный герой, "чьей фамилии не помню, / а по прозвищу - Утюг"?
Раз, в утробном ни гугу,
Стало тошно Утюгу.
Сочлененья он расправил -
Дескать, больше не могу.
И в щелеобразный выход,
Подтянувшись на руках,
Устремился слишком лихо,
Сплющив голову в висках.
И начал существовать
Древа жизни хилый листик,
Не мизер и не ва-банк,
Должностных характеристик
Неприметный левый фланг...
Этот Утюг настолько неприметен, что и канцелярского упоминания едва удостоен.
Героиня поэмы ранним мартовским утром идет на службу в специнтернат и вдруг:
Кто стоит сам по себе -
Вне общины, не в гурьбе,
Без пальтишка, в непотребном
Интернатовском хэбэ?..
Еще есть надежда, может быть, он ждет не ее, просто "шляется".
- Ты кого тут ожидаешь?
- Вас! - осклабился Утюг...
Только не это, это слишком страшно, кто угодно, только не он. Героиня пытается быть предельно строгой, воспитательница, как никак, но голос ее не слушает и зрение изменяет.
Ей нечего ему дать. Нечем ответить. Нельзя принять его дар - первую любовь. Почему? Почему так устроен мир, что один человек причиняет другому боль, не желая этого, и сам от этого страдает?
Под вишневую пургу
Я отсюда убегу.
Что скажу я на прощанье
Преданному Утюгу?
Мы присядем на дорогу
В отцветающем саду.
Я предам любовей много,
А героя не найду.
Где поймешь, где угадаешь,
Перейдешь на воляпюк...
- Ты кого тут ожидаешь?
- Вас! - ответствует Утюг.
Стоит ли брать подобные темы? Не пляска ли это на похоронах? Не эксплуатация ли "горяченького матерьяльца"? Бывает и так, но поэма Марины Кудимовой "Утюг" - другой случай. Специнтернат - это то место, о котором не принято говорить в приличном обществе, как не принято говорить о нечистотах за столом. Но если о явлении не говорят, если оно не названо - оно недовоплощено, оно не конца существует в действительности. Этого нельзя допускать, потому что специнтернат это - реальные дети. "Тут бедняга на сердяге, / Сирота на сироте". Марина Кудимова берет на себя смелость дать имя вещам, и делает это не для того, чтобы себя показать. Ее Утюг - это настоящее соучастие в жизни обитателей специнтерната - разделение с ними их отчаянной участи, и для этого потребовались не только решимость, но и отточенное поэтическое мастерство, тончайшее чувство баланса между сарказмом и сочувствием. Но, может быть, только так и можно брать эту старую и, к сожалению, не стареющую тему.
Пускай вам говорит
изменчивая мода,
Что тема старая страдания
народа
И что поэзия забыть ее должна.
Не верьте, юноши -
не стареет она.
(Некрасов).