Михаил Фихтенгольц ЧТО-ТО есть подозрительное в том, что для открытия своего третьего абонемента в Большом зале консерватории Российский национальный оркестр выбрал программу, где обыгрывается тема смерти - начало какого-либо дела, будь то строительство нового дома или цикл концертов, плохо вяжется с концом земного пути. Подобное проявление черного юмора, как оказалось, принадлежит Михаилу Плетневу. Тем не менее во вкусе ему не откажешь - в составленной им программе значились вступление и смерть Изольды из "Тристана и Изольды" Вагнера, "Дон-Жуан" Рихарда Штрауса, "Пляска смерти" и Второй фортепианный концерт (единственное произведение, не касающееся заявленной темы) Листа.
Окинуть взглядом романтиков, посвящавших свои опусы ей, окаянной, - занятие приятное и сулящее много открытий. Каждый видит рубеж, отделяющий бытие от небытия, по-своему и общими усилиями составляется своеобразный портрет смерти - ничуть не менее завлекательный и интригующий, чем жизнь. Насколько хорошо удастся нарисовать этот портрет - другой вопрос. С этой задачей, похоже, Михаил Плетнев справился лучше оркестра.
РНО под руками Дмитрия Лисса не то чтобы стушевался - он не смог выдать того качества, которого от него вправе были ожидать. Вступление и смерть Изольды с их безбрежным морем страстей и пьянящей энергией были "отрезвлены" Лиссом, не добиравшим в оркестре обертоны, необходимые для того, чтобы эта музыка ожила. Такая рассудочность дирижера для Вагнера, постоянно выходящего за все возможные пределы, оказалась губительна - публика восприняла его как затянувшуюся прелюдию к выходу Плетнева. Более удачным оказался "Дон-Жуан", согласно воле Рихарда Штрауса и Николауса Ленау (стихотворение которого легло в основу симфонической поэмы) разочаровавшийся в жизни и нашедший покой в смерти: несмотря на то, что оркестр брал больше количеством, а не качеством, этот бравурный и яркий опус оставил должное впечатление.
Оркестранты, видимо, понимали, что главными героями станут совсем не они и не их дирижер, а Михаил Плетнев, ради которого публика и наполнила до краев Большой зал консерватории. Пианист оправдал все возложенные на него надежды, отдав залу роскошного в своем великолепии и щедрого на эмоции Листа. Он мгновенно перехватил инициативу у Лисса во Втором фортепианном концерте, сыгранном стратегически точно, с безупречным ощущением формы и выверенной тембровой палитрой. Качество, которым Плетнев всегда поражал и поражает публику - как ему удается передать бурю чувств, сохраняя холодную голову, - в Листе оказалось особенно сильно выражено: музыка иногда не в меру эмоционального венгра зажила по иным законам, отрицая еще недавно казавшиеся естественными "общие места" и изъяны формы. Под занавес прозвучала "Пляска смерти" - акробатическая пьеса, где композитор побаловался церковной темой Dies irae. Лучшего исполнения столь обделенного вдохновением сочинения и представить себе было нельзя.
