Тонкий и толстый

Тонкий (Геннадий Хазанов) и Толстый (Вячеслав Войнаровский).
Фото Петра Кассина (НГ-фото)

ГОВОРЯТ, что сейчас, когда спектакль, наконец, вошел в колею, зрители перестали покидать зал Театра эстрады, не дожидаясь конца. На самых первых представлениях пьесы Жени Унгарда "Птицы" подобное недопонимание имело место. Хорошо, если так. Очень хочется, чтобы у Геннадия Хазанова все получилось, - поскольку серьезными и по-настоящему большими виделись его замыслы, когда он возглавил два года тому назад Театр эстрады. Верный своему слову, Хазанов продолжает прививать разношерстной публике своего театра вкус к драматическому жанру. Понятно, что спектакль, который идет в Театре эстрады (в театре с таким названием и в совершенно конкретном театре на Берсеневской набережной, до которого без пересадки не доедешь) должен быть особенным зрелищем, но каким именно - по-прежнему вопрос.

"Птицы" - зрелище, ни на что не похожее (в программке написано - светопредставление в 2 частях). Это можно понять по прочтении программки, где есть место и "технической разработке полета бутафорских птиц", и лазерной сценографии, и дрессировщице (как потом выяснится - голубей)... Помимо этого, в какой-то момент открывается экран, на который проецируются кадры хроники - трагедии, когда-либо случавшиеся с летательными аппаратами, в основном, правда, исторически отдаленные от нашего времени. Есть еще особая круглая сцена, поставленная под углом и держащаяся на пружинах, отчего ходить по ней - все равно что скакать на лошади. Есть еще белый рояль, за который садится сам Хазанов. Много чего еще есть в этом спектакле.

Женя Унгард - драматург вполне российский, несмотря на фамилию и не по-русски "свернутое" имя. "Птицы" - пьеса, вполне подходящая для Театра эстрады. Диалоги легко членятся на репризы, соединенные не единым сюжетом, а разговором, то есть для перехода к следующей "теме" достаточно нескольких слов-скреп. На то же самое можно взглянуть и иначе, сказав, что "действие" развивается по правилам джазовой импровизации, - куда музыка заведет, куда занесет вольное слово (и это снова не противоречит названию театра). Скорые смены состояний - "договоренностей", условий игры и даже - перемены участи.

С обыкновенного во всех слоях выяснения отношений, кто - какой национальности, разговор переходит к носам и их пропорциям, в поисках синонимического ряда Тонкий (Геннадий Хазанов) спрашивает Толстого (Вячеслава Войнаровского): "Что такое порция, ты знаешь?" - "Да". - "А полпорции?" - "Знаю, но не люблю..." В лучшие минуты словесные перепалки Хазанова и Войнаровского чем-то напоминают эстрадный театр Карцева и Ильченко (когда для них писал Жванецкий), с той лишь разницей, что, как в настоящем театре, в "Птицах" актеры общаются напрямую, редко когда апеллируя к залу, да и эти апелляции - скорее, "фигуры драматической речи". И на слух, и по прочтении в "Птицах" слышны голоса героев Беккета (его - особенно), желающие найдут влияние Мрожека, Кундеры и даже переклички с новым сентименталистом Гришковцом...

Режиссер-постановщик Борис Мильграм прославился в Москве лет десять тому назад привезенным на гастроли спектаклем "Случай в зоопарке". Студийный опыт не располагал к многонаселенным костюмным пьесам, а потому в те годы вышло немало удачных пьес и спектаклей на двоих или троих. В "Птицах" Мильграм находит место (и возможности) и время (второе расходуется порой бесконтрольно) для массовых сцен и порой трудно расшифровываемых танцевальных включений, но лучшее - в подробностях игры главных героев. Местами - студийное или даже студенческое хулиганство, балагурство, даром, что к сотрудничеству Хазанов пригласил артистов из популярного несколько лет назад театра "Ученая обезьяна", выпускников "Щуки". Перкуссия с использованием обыкновенных вантузов - конечно, лишний в этой пьесе номер, но с ним веселее. Даже и Кавсадзе с удовольствием участвует в этом баловстве с псевдосаморазоблачениями, когда перед началом второго акта пытается растолковать публике, что же ей предстоит еще увидеть. Чистой воды вероломство позволяет Тонкому в решительную минуту отправить Ваху - Кавсадзе на тот свет. Второе действие разворачивается в некоем уже неземном пространстве (вероятно, в Чистилище).

И Хазанов, и Войнаровский, и появляющийся лишь под занавес первого акта Кахи Кавсадзе (зато уж весь второй акт - его) играют хорошо. Хазанов, конечно, хитер: он сделал все, чтобы стартовые условия были равными. Для Хазанова это - первая полноценная драматическая роль, для Войнаровского - первая роль на драматической сцене, для Кавсадзе - первая, которую ему приходится играть в театре по-русски. В малонаселенной пьесе у каждого - свое амплуа: Хазанов - слабый, но мудрствующий (весьма лукаво) Арлекин, Войнаровский - скорее, Пьеро, со всеми вытекающими страданиями, Кавсадзе... Кавсадзе играет грузина, сильного и благородного сына гор, невероятно обаятельного в любом своем жесте или слове. Войнаровский артистичен, подвижен - при немалых размерах, ироничен, что, конечно, необходимо, чтобы достойно играть рядом с Хазановым. И поет хорошо (хоть Паулса, хоть Леонкавалло), - но это-то ему, солисту Академического театра оперы и балета, проще всего. И потому зал, хотя и не повсеместно, смеется на реплику Тонкого: "Ну, где вы так научились петь?" Кавсадзе - это традиции грузинского романтического театра, возвышенного слова - даже когда его герой говорит, что раньше ему, Вахе, "все девушки давали из уважения, а теперь из уважения никто ничего не даст". Среди многочисленных "тезок" в папахах и бурках, которые заполоняют сцену во втором акте, он - самый грузинский грузин среди них - вынужден переводить на русский веселую тарабарщину, "загримированную" под грузинскую речь.

Иногда выходит смешно, а иногда - не очень. Иногда в спектакле слишком много цветных огней. Местами сама пьеса балансирует на грани вкуса и его отсутствия. Стосковавшись "по женщине", Толстый просит Тонкого повернуться спиной и покрутить задом... Но, может быть, именно на этот громкий смех рассчитывает режиссер? Самые первые спектакли (которые редко когда дают представление о том, куда в итоге вывезет) навели на мысль, что профессия завлита себя не изжила и не зря они в прежние годы всегда находились рядом с режиссерами и лучшим из них были просто необходимы в работе с текстами; драматургов такое сотрудничество не обижало, поскольку, как известно, и с Чеховым МХАТ вел долгие споры и переписку по поводу его великих пьес. Теократические рассуждения довольно неуместны, если вести их с театральной сцены, тем более - со сцены Театра эстрады. В "Птицах" же, показалось, драматург в какой-то момент решил обнаружить, что он шутит не просто так, что есть у него и кое-какие серьезные основания и мысли. То, что эта серьезность может быть заразной, видно по тому, что в лазерное шоу, конечно, убойное по впечатлению, затесались нездешние волки, распятые на кресте, и палач с топором наперевес. Но когда все эти картины возникают и поражают воображение, меньше всего думаешь об их неуместности.

delo.open.ru