Не промахнуться в современников

-Алан, главным героем вашего первого романа "Реквием по живущему" был Одинокий. Мальчик, дерзнувший взять на себя роль судьбы. Герои нового романа из той же породы?

- Персонажей нового романа объединяет то, что они внезапно получают шанс начать все с самого начала - на месте, где запах жизни выветрился триста лет назад и царствовало разве что безвременье. Победить его трудно, но все-таки проще, чем вынести испытания занесенного сюда с приходом людей нового времени, которому они сами и творцы, и рабы, и враги, и друзья, и единственные собеседники. Если говорить в двух словах, то "Венок на могилу ветра" о том, как связать воедино небо и землю, чтобы ее не смыло бурной рекой, неподвластной мостам и молитвам. О том, как жить рядом со склепами памяти, не растворяясь в их черной тени. С первым романом эта книга связана не только главным героем, но и "запахом вечности", который здесь, надеюсь, ощутимее и сильнее.

- Роман без героя - жанровый парадокс, тем не менее в современной российской литературе этот парадокс выступает как данность. Но только не в вашем творчестве, где вы упорно следуете классической традиции. Не скучно?

- Любая художественная литература - это игра, простите за банальность. Только игры бывают разные: можно очень любить футбол и с азартом играть в него на компьютере. А можно надеть бутсы и проверить себя на зеленом газоне. Дело вкуса. Я выбираю настоящее поле, настоящие ворота и настоящий судейский свисток. И даже если мне придется всю жизнь сидеть на скамейке запасных, глядя на игру мастеров, что ж, я согласен. Традиция в литературе - это своего рода факел с Олимпийским огнем, который каждое новое поколение обязано пронести через границы времен и событий. Уважение к традициям - это не плагиат хорошо апробированных приемов и методов, а ответственность поиска. Не случайно всякая истинная, гениальная находка в литературе начинается с головешек прежнего большого костра.

- Достаточно долго исследователи творческого наследия Гайто Газданова спорили о его литературной принадлежности, пока не была найдена компромиссная формулировка: Газданов - осетин, рожденный в России, похороненный во Франции, творчество которого принадлежит миру. Вы пишете на русском, но вот частью какой культуры себя считаете?

- Можно сказать, что я проходил выучку у западной культуры. Имею в виду не только диссертацию по американскому масскульту, но и годы преподавания в университете курса по современной западной литературе. С Востоком знаком значительно хуже, обычный перечень выдающихся имен. Впрочем, вопрос о том, на каких меридианах расположить творчество того или иного литератора, для меня не суть важен. Гораздо существеннее то, в каких временных координатах находится его творчество, насколько оно созвучно эпохе и соответствующему ей качеству художественного мышления. Иными словами, значимость автора определяется как раз тем, насколько он вышел за пределы отпущенных ему судьбой меридианов.

- Пожалуй, один из главных признаков литературного процесса в России - кризис идей. Что, по-вашему, должно измениться, чтобы содержание наконец стало адекватно литературной форме?

- Основной поток литературы последних лет напоминает патологические попытки доказать самой себе право на любые эксперименты. К сожалению, чаще всего эти эксперименты похожи на выходки, юмор на ерничанье, на кривляние, эротика на самодельную полосу препятствий с непременным обозначением каждого его подзаборным именем, а главенствующая эмоция авторов - хихикающая тошнота, в сравнении с которой классически-экзистенциальная покажется пресной и ханжеской. Между тем литература начиналась совсем с другого - с историй и творящих их героев. По существу эти герои творили не только сюжеты, но и саму вечность, к которой литература всегда старалась прислушиваться. Однако даже тогда, когда она не находила в ней ничего, кроме тотального абсурда бытия, литература старалась сохранять чувство собственного достоинства, которое было неотделимо от ее воспитываемого веками чувства ответственности за человека и за истину о нем, какой бы горькой она ни была. Нынешнее положение дел в отечественной словесности - это лишь досадный миг помутнения, который уже проходит. Когда был опубликован мой первый роман, критика встретила его доброжелательно, но настороженно: откуда, дескать, такое взялось, когда кругом давным-давно пирует и буйствует постмодерн? А уже через пять лет одна из престижнейших российских литературных премий не была вручена никому по причине отсутствия литературных героев в традиционном смысле этого слова.

- Еще десять лет назад книжные новинки расходились в стране много- тысячными тиражами, и писатели в России были больше чем авторами вымышленных историй, они были властителями дум. Вы писатель, вы живете в России, кто вы сегодня?

- Как и большинство моих коллег, я мечтаю быть писателем, который может жить в России и при этом тешить себя надеждой, что когда-нибудь и ему посчастливится стать властителем дум. Ну а если серьезно, я осознаю себя автором, который пытается доказать жизни, что ей настало время одуматься и вновь подружиться с людьми, а людям - доказать, что они этой дружбы достойны. Вот, пожалуй, и все. Думаю, что это оправдывает желание браться за перо, пересиливая всякий раз свою неуверенность в том, что тебе дано хоть самую малость уговорить язык стать покладистей.

- Когда-то не читавший Айтматова или Шукшина не мог претендовать на "звание" человека высокой культуры. Теперь не так-то просто сойти за интеллектуала без знания сюжетных линий романов Маркеса, Фаулза, Кундеры, Павича. Глянцевые журналы любят публиковать литературные топ-десятки. Из россиян в них дежурно фигурируют Лимонов и Пелевин. Черчесов не в фокусе. А хотелось бы?

- Если отвечу "нет", вы же все равно не поверите. Популярность, как красивая женщина, может наскучить только тому, кто успел ею пресытиться. Девица эта кокетлива и коварна: тем, кто грезит о ней, она мстит невниманием, а с удачливыми любовниками сводит счеты лестью, незаметно украшая их шеи прочным шелковым поводком. Примеров тому предостаточно. Мой рецепт кому-то покажется непригодным, но это именно мой рецепт, и пока что я в него верю: чтобы не промахнуться в современников, нужно держать на мушке всех тех, кто был до тебя. В противном случае все, что выходит из-под твоего пера, окажется напрочь лишено эха и в лучшем случае отметится своим порядковым номером на перекличке тех, кто потихоньку бледнеет в строю.

- Свою карьеру в литературе вы начали с романов. Можно ли ожидать от вас в ближайшем будущем, ну например, сборника рассказов?

- Если быть точным, то я начинал с пары рассказов и маленькой повести. Потом обнаружилось, что оба рассказа пустили ростки и требуют продолжения. Так появились "Реквием по живущему" и "Венок на могилу ветра". Поскольку та первая повесть "выговорилась" сама собой, есть надежда, что сейчас снова настал черед рассказов: уж очень это тяжело - помногу лет болеть одной книжкой. Это все равно, что длительными, мучительными уроками логопедии избавляться от немоты и заикания, пока из тебя капля за каплей не выдавится слезами и стонами внятная речь. С рассказами проще - обычно ты не успеваешь их даже возненавидеть, а они уже тут как тут. Мало кому, кроме разве что фанатичных в своем упорстве фермеров, охота пахать день за днем каменистое тощее поле площадью в сотни гектаров. Большинство людей предпочитают раз в месяц огородное баловство на укромном садовом участке. Здесь жанр, конечно, иной: важен не урожай, а изящество всходов. Но и тут не обойтись без солнца, без труда и без спокойствия веры - в то, что ты созидаешь, а не просто ковыряешься лопатой в неблагодарной земле.