Из Стокгольма - в Болонью

В МИНУВШУЮ пятницу, 25 августа, в Стокгольме прошла шведская премьера восточно-европейского театрального проекта "Отель Европа". Завтра, 3 сентября, - последнее представление. После двухнедельного антракта "Отелю..." предстоит остановка в итальянской Болонье, где с 20 по 30 сентября спектакль-путешествие будет сыгран в последний раз в этом году.

Один из застрельщиков и руководителей проекта, продюсер Крис Торч, директор "Интеркульта" (в близкой нам еще советской терминологии эту организацию вернее всего назвать обществом дружбы с народами других стран), решил, что будет замечательно, если стокгольмская премьера плавно перетечет в конференцию на какую-нибудь подходящую тему. У "Интеркульта", существующего с 1995 года и занимающегося международными проектами и обменами, немалый опыт в такого рода мероприятиях на стыке политики и искусства.

Само представление начинается с того, что посетители рассаживаются на стулья и кровати. Помещение больше похоже на лагерь беженцев, чем на отель. В каждом закуточке - свой телевизор. В соответствии с замыслом сценографа Серена Брунеса, много лет работавшего вместе с Бергманом, крутили старые черно-белые фильмы Ингмара Бергмана. Такой интерьер, конечно, нуждался в соответствующем обрамлении. В Бонне, как мы успели уже рассказать в свое время (см. "НГ" от 04.07.2000), где "Отель Европа" игрался на Боннской биеннале современной драматургии, это был старый, отживший свое универмаг. В финале зрителей выводили на крышу, где играла одинокая скрипка и одна за другой гасли буквы "ОТЕЛЬ ЕВРОПА".

В Стокгольме для "Отеля..." выбрали Медборгархусет - Гражданский дом, где с 36-го года был центр интеллектуальной жизни города и решались экономические вопросы, и бурлила городская жизнь. Сейчас это что-то вроде дворца культуры, с 12 студиями, гимназией, бассейном, банкетным холлом, лекторием, библиотекой┘ Как верно заметила Даша Вуйович, продюсер русского "номера" Ивана Поповски, в России для "Отеля Европа" не составило бы труда найти подходящее помещение, а в Швеции найти не удалось. Слишком все благополучно, с бархатом и шелком, мебелью, кажется, не XIX века, а еще более раннего, с хрустальной люстрой (трудно даже вообразить, как это все может преобразиться к концу "проката") - в той комнате, где играли албанцы, огромный бассейн - для латышей, их маленького спектакля "Еврооперетта"┘

Идея македонского драматурга Горана Стефановского, в общем, проста. В каждой "национальной комнате" - свои эмигранты, литовские, албанские, русские... Из комнаты в комнату маленькими группами зрителей водят по лестницам и коридорам пустынного здания местные актеры-проводники. Когда очередная сцена подходит к концу, нас по эстафете принимает следующий проводник, который по пути успевает рассказать свою короткую историю. В Германии они выглядели проще - скорее, трубочисты, подметальщики. Здесь - аккуратные, в форменных брючках и курточках, с соответствующими знаками отличия на груди. Девица откровенно флиртует с коллегой, молодой человек, который, извинившись, по пути успевает подтереть "театральную" блевотину: "Ах, простите, казус..." - и бросить между прочим фразу про распустившихся черномазых. До начала они проигрывали "опыты" по задержанию нарушителей, с заваливанием жертвы на пол, заламыванием рук - до первой боли... Актеры из местного и, как выяснилось, довольно популярного, хоть и молодого театра "Сальери". В Бонне артистам подыгрывало интернациональное трио, в Стокгольме позвали местный клезмерский оркестрик "Саббат Хела Векан". Шесть музыкантов играли еврейские мелодии, смешно откликаясь на самые незначительные перемены на сцене, на все жесты актеров - как на дирижерские указания. Несмотря на наличие драматургической линии, режиссеры - видимо, в расчете на лучшее понимание - стараются обходиться минимумом слов. В "Ночевке", поставленной Оскарасом Коршуновасом, молодой человек, сойдясь с проституткой, обходится без всяких слов. Лишь "по периметру" сцены, перебивая жесткий музыкальный ритм, "информационный", то есть никак не интонированный голос повторяет одну и ту же фразу - о том, что молодой патриот желает познакомиться с девушкой с его родины.

У Коршуноваса - это жестокий танец. Героиня никак не откликается на его "резкие" подходы, он раздевает ее, безвольную, а в финале - так же, не церемонясь, одевает, пренебрегая ее равнодушием и бездействием. Жестоко кидает ее на кровать, раз, и два, и три, и пять┘ Когда же она наконец встает, то и ее жесты, и движения полны агрессии - она принимается ходить кругами, громко отстукивая шаги. Потом устало садится, курит.

В болгарском "Гранд Казино Европа" отмечают день рождения нового болгарина. На дурном английском он обещает построить "Гранд Отель Европа" и наладить гуманитарные отношения с ООН и НАТО. Кончается все перестрелкой, во время которой охранник выхватывает и тут же смешно роняет свой револьвер.

Удачнее остальных по-прежнему смотрится русский номер (впрочем, наряду с литовским). Трудно сказать, оценят ли европейские зрители те многие мелочи, которыми Иван Поповски "напичкал" свой пятнадцатиминутный сюжет (дольше он длиться не может, поскольку "полетит" вся конструкция). Например, девушка, когда входит в номер, тут же сбрасывает обувь, как это принято в нашей провинции. Эта подробность - черта школы, которую Поповски проходил у Петра Фоменко. "Ты что делаешь?" - испуганно спрашивает девушка, одетая в подвенечное платье. - "Целэю кровать". - "Зачем?" - "Как это зачем?! Это же самая настоящая западноевропейская кровать!.." - так начинается их полудетективное приключение.

Несмотря на удачу некоторых номеров, все же не раз ловишь себя на мысли, что русские гостиничные истории - "Ревизор" или более близкие по времени "Провинциальные анекдоты" - несколько глубже.

На конференции, организованной "Интеркультом" вместе со Шведским институтом, речь шла и об этом. Специально политическое искусство редко получается хорошим. Пример - спектакль "Двое в темноте", вышедший год назад в РАМТе. Как заметил Горан, несмотря на все наши художнические поползновения, политика - как гравитация, все время возвращает нас на землю. В случае с театром от политических вопросов не уйти, поскольку театр - самое, конечно, общественное из всех искусств. Потому не всегда совпадает то, что закладывает в свое сочинение режиссер, и то, что вычитывает публика. В одной аудитории можно, не боясь скандала, делать что угодно, в другой - проблемой может стать одно ненормативное слово. Иван Поповски настаивал, что его сцена - любовное приключение, всего лишь сон, а не политическая история, но зрители восприняли ее иначе (даже Горан). Кто-то вспомнил, как политическим смыслом наполнился спектакль Михаила Туманишвили "Сон в летнюю ночь", поставленный в разбитом войной Тбилиси.

Посмотреть из Швеции - с "балкона Европы" - на проблемы искусства оказалось полезно. Есть общие для всех ограничения - моральные, политические, гендерные, которым надо соответствовать. Но кто определяет эти границы? Есть то, что нас отличает. К примеру, Оса Лундмарк из Шведского института сказала, что для них куда актуальнее вопрос, как закрыть театр, а не как его открыть. С другой стороны, чтобы получить деньги, режиссер должен представить в соответствующие инстанции подробный отчет, сколько инвалидов, сколько эмигрантов впоследствии посмотрели спектакль.

Проблемы восточноевропейской "половины" - несколько иные. В России, да и не только, сохранилась во многом тоталитарная, централизованная система поддержки искусств. Власти не знают, ради чего они, собственно, должны давать деньги на искусство. Идеологического заказа нет, а давать просто так - из любви к искусству - в общем, странно. Может быть, если такой ответ появится, станут давать чуть больше. Или наоборот, вообще перестанут давать. Но нельзя делать вид, что такая поддержка есть. Нельзя давать, как сегодня: например, в Твери местный ТЮЗ получает в год 3000 рублей на все новые спектакли. И Театр Фоменко, так счастливо обретший в прошлом году новое здание, все же не имеет выбора, сотрудничать ему с властью или нет, оставаясь независимой компанией. Все театры у нас - государственные.

delo.open.ru