Истома перечисления

ПОЭЗИЯ Владимира Щадрина (подборка "Многолетние скитания", "Знамя" # 7) вызывает устойчивое ощущение противопотока; там, где другой хороший поэт, разогрев понемногу вполне современный, но общего положения стихотворный двигатель, начинает осторожно сворачивать на свой проселок, Щадрину, наоборот, приходится возвращаться. Или, говоря словами Ходасевича, прививать свои дички к классическим растениям.

Он начинает, как сейчас не начинает никто:

или:

Поэтическая речь Владимира Щадрина вовсе не восходит к речи обыденной, не вырастает из нее. Он нарушает наши представления об органике стихотворения, воспитанные акмеистами, Ахматовой в первую очередь. К середине ХХ века в нашей стране совершенно утвердилось мнение о том, что поэзия есть голос жизни, то, как все мы хотели бы сказать, если бы могли, объективно сильная речь (Вс. Некрасов). Щадринская интонация произнесения стиха празднична и приподнята; их нелепо было бы процитировать в доверительной беседе на московской кухне. Они созданы для концерта, а лучше - поэтического турнира. Еще точнее - для победы в пышном и честном поэтическом турнире. И эти стихи тоже становятся естественны - как и турнир, парад, диспут.

Непросто бывает понять поэта, сочетающего ортодоксальное православие и деятельную любовь к Маяковскому, сводящему рядом лексику святоотеческую и чуть ли не новорусскую. То есть - многие сейчас занимаются сведением такого рода, как своеобразным спортом, получая несъедобные сочетания. Щадрин же подобен вдохновенному повару, бросающему сладкое в засол или хрен в сливочный крем и достигающему нужного оттенка вкуса.

Например:

Любовь Щадрина к миру (а мы помним, что все движется исключительно любовью) - любовь увлеченного наблюдателя, не разделяющего видимое на свое и чужое, близкое и далекое. Такая оптика почти неизбежно приводит автора к инвентаризации бытия, перечислению деталей.

Перечисление как поэтический ход наводит на сладкие воспоминания о магии "Евгения Онегина", где оно захлестывает подчас целую строфу, - да и весь этот роман не случайно назван был Белинским энциклопедией, то есть родом умного перечисления. "Фауст" Гете также разрастается вширь; его нравственная вертикаль весьма проста и аскетична. По сути, пушкинский вариант легенды о Фаусте есть одна эта вертикальная проблема, где краткие перечисления неумолимо ведут к известному итогу. К ХХ веку в поэзии, а потом и в прозе возникает необходимость ускорения, сжатия, мгновенного укола смысла. Наверное, тут следует в первую очередь упомянуть восьмистишия Мандельштама и сверхточную краткость Георгия Иванова. Перечисления упраздняются, так как любой поэтический эффект достигается быстрее.

Другое дело, что само упразднение происходит не вдруг, не по приказу, а имеет свой культурный порядок. Если средство действует хуже, доза его увеличивается. Пастернак взвинчивает скорость внутри самого перечисления ("Из поэмы", например). Бродский в "Холмах" и особенно в "Большой элегии Джону Донну" обособляет перечисление. Теперь оно уже не ход, служащий идее целого, оно и есть целое, цель и средство одновременно, нераздельная магия. Тимур Кибиров, перечисляя-рифмуя на десятках страниц, доводит дело до логического завершения. Это уже даже не спорт, а Книга рекордов Гиннесса, что, впрочем, интересно само по себе.

Возвращаясь к Щадрину - его перечисления, к концу подборки становящиеся главной приметой, существуют как бы до Кибирова и даже до Бродского. Щадрин уравновешивает пышность и избыточность параллельных рядов пышностью и избыточностью остальных приемов: грациозностью рифмы, контрастностью противопоставлений. Может быть, Щадрин чем-то близок к Северянину, но без парфюмерной отдушки последнего.

Метафизически это одна из многочисленных попыток вернуть минувшее - золотой ли, серебряный век. Когда это частично удается, получается одна из ретро-удач. Полностью удаться не может вовсе. Стихотворения Щадрина - пример такой частичной удачи.

Новаторская архаика Щадрина имеет первостепенный смысл именно как архаика. Существование авторов, искренне и энергично работающих в, казалось бы, отработанных стилевых системах (впрочем, маркируя их современными деталями), нужно для правильного функционирования всего поэтического организма. Именно с такими авторами соревнуются новаторы; именно в этом соревновании определяются наиболее перспективные направления развития.