Повесть о театре

БЛИЗКОЕ знакомство с современными литературными текстами рано или поздно подталкивает к мысли, что для многих господ-писателей искусство первично, оно, родимое, есть главная реальность, а жизнь - его отражение. Естественно, пишущий человек знает, что камень, падающий ему на голову, пробьет в ней дырку, а несущийся по дороге "Жигуленок" с пьяным идиотом за рулем не исчезнет по мановению волшебной палочки. Но, садясь к столу, он старается об этом забыть и повторяет, тихо улыбаясь, ласковое слово "виртуальный". И в его сочинениях граница между сном и явью становится призрачной и проницаемой, литературные цитаты замещают героев, а воображение теснит постылый материальный мир на обочину. Можно заклеймить витающего в облаках мечтателя, игрока в бисер, безответственного фантазера, но настоящую литературу (а есть смысл говорить только о настоящей литературе) не создают просто так, от нечего делать, и если появляются книги такие, а не иные, то причина здесь не в одном лишь влиянии разных французов, аргентинцев и сербов, не в проклятом телевидении и сомнительном Интернете. Жизнь сама подталкивает писателя под руку и диктует ему нужные слова. Тем более у нас, в России. Мы живем в мире фантастическом, не обустроенном, неуютном, непредсказуемом, невероятном, и литераторы по мере сил ищут способы описания этого мира. По-своему это попробовал сделать Евгений Чижов в повести "Темное прошлое человека будущего" ("Октябрь", 2000, ## 6, 7).

Начинается повесть более чем традиционно. Рассказчик, Игорь Чесноков, сидит дома и пытается начать работать, писать. (Отсюда ясно, что Чесноков - ну если и не писатель, то хочет им стать.) Ему не работается, он ходит из угла в угол, пьет чай, смотрит на чистый лист бумаги и машинально рисует "ухмыляющуюся рожу: усы, бородка, сигарета в зубах, почти сросшиеся над переносицей брови". Не помогает. Сгущаются сумерки. Чесноков выходит на улицу, бродит бесцельно, а затем знакомится в видеосалоне с Андреем Некричем, машинистом сцены. Внешность Некрича - лицо с рисунка. Чесноков - демиург, творец нового мира. Сказано "а" - создан человек, герой будущей повести. Рассказчик забывает происхождение Некрича, он - просто случайный знакомый, малоприятный и странный. Некрич навязчив, неопрятен, болтлив, постоянно говорит, без умолку рассказывает о своей жизни, о театре, о жене, ушедшей к другому; Некрич выступает в роли Адама, дающего имена. Пространство прозы постепенно населяется персонажами, Чесноков знакомится с женой Некрича Ириной, с ее сожителем бандитом Гурием, влюбляется в Ирину и становится ее любовником, события развиваются, текут вперед по сырым московским улицам, вдоль обшарпанных сталинских домов, под низким облачным небом.

Принципиально, что Некрич - человек театра, причем театра оперного. Театр для него - единственное убежище, нечто неколебимое и подлинное в зыбком и ненадежном мире. Вот кредо Некрича: "┘все вокруг возникает ниоткуда и исчезает в никуда - государства, политики, деньги, сенсации, разоблачения, - один лишь театр - наш театр! - был всегда и будет вечно. В театре я нахожусь в неподвижном центре истории, в розе ее ветров, вся мелочь важных и неважных событий случается на периферии и не заслуживает внимания". Театр важнее, реальнее жизни, а в театре главное происходит не на сцене, а за кулисами, где работает Некрич, управляющий ходом спектакля. Точно так же организована проза Чижова. Андрею Некричу принадлежат прошлое, настоящее и будущее. Он на ходу фантазирует, сочиняет, и его фантазии овеществляются, обретают плоть. "Некрич - марионетка грядущего", - говорит Ирина, и не случайно ему всегда и везде везет, он как будто чувствует, знает, что произойдет через пять минут, через день, через год. Но в то же время Некрич - существо неосновательное, беспочвенное, не подлинное, и окружающая реальность под его влиянием становится подобием спектакля. Театр вырывается на улицы. Театр абсурда.

Между тем тягучее, плотное, несколько затянутое, утяжеленное повествование постепенно ускоряется. Некрич продает роскошную свою квартиру, доставшуюся от родителей, одновременно двум разным людям, Гурию и коллекционеру Лепнинскому, скрывается с деньгами, прячется, его пытаются убить, но он, как герой немого фильма, убегает, кривляясь и подпрыгивая, в октябре 93-го оказывается около Останкина, подкладывает свой паспорт убитому демонстранту и с фальшивыми документами готовится к отъезду в Германию. Свершается последний акт то ли драмы, то ли трагикомедии. Ирина, убежденная в смерти Некрича, измученная неясным ощущением вины и запутавшаяся в отношениях с Гурием и Чесноковым, открывает газ, возможно, желая сыграть с судьбой в русскую рулетку, думая, что кто-нибудь придет, спасет ее. Именно в этот день Некрич решает зайти, проститься; щелкает зажигалкой в темноте; газ, заполнивший квартиру, взрывается. Стоящий на улице Чесноков видит, как несут два тела на носилках.

Чесноков заболевает "болезнью Некрича" - он не может отличить истинное от воображаемого, реальное от мнимого. Мечтая об излечении, он уезжает в Мюнхен, где пишет книгу "Правда о Некриче". И встречает в русском кафе самого Андрея - живого; ему вновь повезло, взрывом он был лишь искалечен, а в Германии потратил все деньги на металлические суставы и фарфоровые зубы. Он теперь чуть-чуть робот. И здесь происходит самое интересное: бунт Некрича против своего создателя. Прочтя рукопись Чеснокова, он гневно восклицает: "Тебе кажется, что ты меня описал, может, ты даже мнишь, что меня выдумал?! А сам-то ты кто? Откуда ты взялся?! Это благодаря мне ты писатель, это я тебя кем-то сделал, а не ты меня!" Гомункулус восстал, творение новейшего доктора Франкенштейна возвысило голос, но Некрич не убийца, он предстает в новом виде - в виде вселенского пошляка, подумывающего о женитьбе на дочери булочника. Прекрасный финал для жителя Германии.

Тут бы Чижову и закончить, но он дописывает еще страницу: Некрич начинает работать моделью в рекламном агентстве, и его фотографиями обклеен весь Мюнхен. "В этот безлюдный час город принадлежал ему. Куда бы я ни свернул, повсюду меня встречал его нарочито косящий взгляд. <┘> Под его издевающимся конвоем я дошел до центрального вокзала. Здесь я увидел гигантское лицо Некрича <┘> Увеличенное до таких размеров лицо Некрича не только было лишено своего привычного выражения, но теряло вообще всякий смысл, утрачивало все человеческое. Изначальная чудовищность наглядно проступала в его чертах". Вчерашний московский прохожий превратился чуть ли не в князя тьмы, владеющего этим миром. Зачем понадобилось фактически повторять финал "Generation "П" - непонятно. Андрей Некрич не Ваван Татарский, а Чижов не Пелевин. Разные герои, разные авторы.

И все-таки впечатление от повести не смазалось, осталось цельным и хорошим. Спектакль завершился. Спектакль продолжается.