Михаил Шемякин на приеме у президента России.
Фото пресс-службы администрации президента РФ
- Михаил МихайловиЧ, вы были приглашены на недавнюю встречу Владимира Путина с деятелями культуры в Кремле?
- Да, я был приглашен. Прослушал в течение трех часов все, что, так сказать, вещала российская интеллигенция, услышал все ее просьбы и предложения президенту России. Сначала выступил президент, очень хорошо и коротко рассказал о проблеме возрождения искусства. Потом началось интеллигентное "бля-бля-бля"...
- Ну и как, обнадеживают эти "бля-бля-бля" нашей интеллигенции?
- Я до конца не досидел. Когда президент ушел и объявили перерыв, я тоже ушел. Мне понравилось одно выступление - не то деятеля кино, не то литературы (я не расслышал фамилии), - который сказал: "Господа, зачем мы собрались? То, о чем мы сейчас здесь говорим, я слышал во времена Брежнева, потом во времена Горбачева... Только это было в других залах. Почему сегодня мы продолжаем те же самые разговоры вокруг да около, к чему они нас приведут?" Я с этим согласен. Не знаю, может, после моего ухода и произошло какое-нибудь кусалово, но я на нем не присутствовал. Александр Городницкий, впрочем, рассказывал, что он там устроил напоследок красивый дебош: кто-то предложил, чтобы певцы получали право выступать по лицензиям, которые им бы выдавали только после проведения конкурса; он взорвался и сказал тому, кто это предложил, что его первого не пустят - из-за отсутствия таланта...
А вообще смешно было видеть, как президент осадил господина Губенко, который жаловался, что сейчас находится в роли диссидента, поскольку состоит в коммунистической партии и его театр уже восемь лет не получает никакой помощи от государства, и прочая и прочая... И когда он сел, Владимир Владимирович сказал: "Знаете, Николай Николаевич, то, что вы себя объявляете диссидентом, я считаю, чуть-чуть притянуто за уши: в старое время диссиденты не сидели рядом с президентом и не занимали таких ответственных должностей. Тем более что у нас есть и губернаторы, состоящие в компартии. Некоторые вообще считают, что они до сих пор живут в СССР, но диссидентами они себя не считают. И у нас их не считают..."
- Раз уж заговорили о диссидентах, кто сейчас Шемякин по своему статусу?
- Вопрос коварный. Шемякин по-прежнему считает себя невостребованным. Более десяти лет назад я вернулся на родину, в общем-то, с неплохой выставкой. Помнится, в Вашингтоне при вручении мне Государственной премии Борис Ельцин говорил: "Возвращайтесь, Михаил Михайлович, вместе с мамой на родину. Мы дадим вам землю, устроим мастерские, сделаем так, что бы вы могли творить в России..." Говорилось это в присутствии моей мамы, увы, ныне покойной. Она так и не дождалась, когда Борис Николаевич даст мне обещанную мастерскую. Это продолжается до сих пор, несмотря на мои робкие письма и просьбы и в мэрию Санкт-Петербурга, и в мэрию Москвы... Так что по-прежнему приезжаю в Москву, сижу и любуюсь из окна "Президент-отеля" Петром Первым Зураба Церетели. Каждое утро он меня встречает...
-...Сперва Церетели, а потом уже солнце.
- Да, сперва Церетели, а потом солнце. До сих пор мне никто не дал ни мастерской, ни квартиры - ничего. Раньше я был невостребованным, и меня в основном сажали в психушки за то, что мы осмеливались видеть мир по-своему. Сейчас - снова невостребованный, хотя работы иногда висят на выставках, одну даже вроде бы повесили в Третьяковке... Новое доказательство тому: ни одной своей работы я не увидел на открывшейся в начале лета экспозиции в Третьяковке "ХХ век". Не думаю, что она особенно пострадала от того, что на ней не было моих работ, но это странно: некоторое время назад я передал в дар Третьяковке почти на 380 тысяч долларов своих работ. Отобрал, естественно, лучшие, потому что это для меня большая честь - находиться в таком значительном музее. Мне обещали выставить их именно в этой постоянной экспозиции "ХХ век". Я развесил уши, приехал посмотреть, как они висят, - и ничего не нашел!
- Вашим работам в России не везет. Особенно памятникам...
- Вы имеете в виду тот, что распилили "на дрова"?
- Как распилили?!
- Ну как... В этот приезд у меня были две неприятные неожиданности: первую я уже назвал, а вторая - когда я по телевизору увидел, что памятник архитекторам - первостроителям Петербурга был распилен злоумышленниками. До этого уже спиливали подсвечник, стул. И вот добрались до стола весом в 300 кг, на котором находилась чернильница и карта Леблона, создателя плана Санкт-Петербурга. Все это продали по частям в утильсырье.
- А какова судьба злополучного памятника детям - жертвам насилия взрослых? Вроде бы Лужков давал вам обещание, выбирали место в Москве для строительства...
- На сегодняшний день выполнена маленькая модель в гипсе, которая уже начинает разрушаться. По-прежнему ведутся переговоры...
- А с кем теперь - с Господом Богом?
- Легче было бы договориться с ним.
- Кажется, вы об этом памятнике говорили не с одним премьером.
- Да, я ползал по верхам, была беседа с Черномырдиным, еще с кем-то... Премьеры так часто менялись. Я ко всем обращался. К Примакову, например. Он тоже вроде был у вас премьер-министром?
- У нас, Михал Михалыч! Вы же россиянин. Наше начальство - ваше начальство... Стало быть, реальных результатов пока нет?
- Пока нет.
- Вы верите сейчас нашим политикам?
- Единственный, кому я верю, - это Путин.
- Напечатаем - и на вас ополчатся ваши же коллеги: мол, Шемякин подольщается к трехбуквенной АБВГДейке!
- Недавно уже выходило мое интервью в какой-то питерской газете по поводу работы с Гергиевым над "Щелкунчиком" с шапкой: "Шемякин делает "Щелкунчика" и защищает КГБ". Меня она никак не задела. Я и раньше говорил в интервью о своих взаимоотношениях с КГБ: когда в советское время я был арестован, то один генерал КГБ, который потом оказался моим коллекционером, сказал мне, что его отдел давно следит за мной. Этот генерал сказал мне: мол, у вас есть варианты на выбор - либо вы должны уехать, либо вас опять посадят на принудительное лечение в знаменитую клинику, в которой вы уже бывали, либо вы отправитесь в места, довольно отдаленные от вашего любимого города. Потому что Союз художников, как мы выяснили, наблюдая за всей этой ситуацией, продолжал этот генерал, жить вам в этой стране не даст...
Так что в принципе меня спасали как раз эти зловещие органы. В интервью, которое вышло под такой звонкой шапкой, я говорил, почему поддерживаю Путина, хотя он бывший сотрудник КГБ. Проблема в том, что у нас очень любят бросаться фразами, к примеру: "Сталин выиграл войну", "Ельцин развалил страну", "КГБ расправлялось с диссидентами"... Забывают о том, что КГБ чаще всего был исполнительным органом. А доносами, местью, сведением счетов занималась так называемая советская интеллигенция. Помнится, когда у меня были первые выставки после хрущевской "оттепели", по доносу Союза художников буквально на второй-третий день на них приезжали отряды "искусствоведов в штатском", которые начинали снимать работы, арестовывать. Меня в то время на выставках, для того чтобы не дразнить гусей, сочетали с двумя-тремя маститыми членами Союза художников. Так вот, молодые ребята-кагэбэшники меня спрашивали: "Почему нас заставляют снимать и арестовывать ваши работы, которые нам нравятся, вместо тех, что висят рядом?" И они показывали на добротную пропагандистскую социалистическую мазню.
- Почему вас так не любят ваши русские коллеги? Что вы с ними не поделили?
- А вас ваши коллеги очень любят?
- Нет. Но у нас это традиция, закрепленная в стихах Кедрина: "У поэтов есть такой обычай: в круг сойдясь, оплевывать друг друга..."
- Знаете, Саша, вы придумайте какой-нибудь стишок типа: "Скульпторы собираются для того, чтобы замазывать глиной друг друга..." У нас приблизительно те же самые древние традиции.
- Разве древние? Вроде бы всегда питомцы муз дружили.
- Вяземский мог с Пушкиным по борделям ходить. И Дельвига с собой приглашали... Когда-то мы были дружны - художники и поэты. Друзья моей юности - Витя Кривулин, Костя Кузьминский, Олег Охапкин, Боря Тищенко... В те тяжелые, но прекрасные и романтические для меня, как все, что связано с юностью, годины у нас была серьезная, настоящая творческая дружба.
- Все это не помешало вам дружить с представителем "другого лагеря", например со скульптором Аникушиным.
- Аникушин действительно подписывал бумагу о моем изгнании. Потом он очень раскаивался в этом. Последние годы его жизни мы с ним дружили. Замечательный скульптор, он оказался и чудесным человеком. Все время повторял: "Миша, я с вами не был знаком в то время. Сказали: "Подписать! Какого-то хулигана от искусства выгоняют... Я и подписал. Я же не знал, что вы такой..."
- В России сейчас постоянно муссируется в прессе горячая тема: восстанавливать или нет памятник Дзержинскому на Лубянке? Вы такие добрые слова сказали в адрес КГБ, может, и заказ получите на восстановление этого памятника...
- Ну, лучше этого памятника не сделать. Скульптура замечательная... Когда начался этот всеобщий слом бывших кумиров, я был одним из первых, кто написал письмо в министерства культуры Москвы и Санкт-Петербурга, где предупреждал, как бы в этом раже, присущем русскому человеку, - разбегом о телегу! - не уничтожить действительно замечательные произведения серьезных мастеров реализма. Как бы этот реализм там ни назывался - "социалистический" или "коммунистический", тем не менее было создано немало замечательных скульптур. Я был против этого опрокидывания. Вот я из окна своего номера в "Президент-отеле" вижу не только радующего меня Петра Церетели, но и сборище скульптур политических деятелей - в парке напротив. Сюда свезены разбитые памятники. Какое-то жуткое уродство с точки зрения профессиональной скульптуры. Такие вещи действительно интересно иметь в гротескном музее. Но когда снимают хорошие скульптуры, мне всегда немножко жалко. Все-таки это история.
- Так что же делать с оставшейся тумбочкой посреди Лубянской площади?
- Не забывайте, что я - голос из-за бугра. Я только высказываю свое скромное мнение. Некоторые говорят, что исторически памятник уже врос. Действительно, на площади он смотрелся грандиозно. С другой стороны, кому-то из семей, в которых родные были истреблены в лагерях, тяжело смотреть, как символ Лубянки встанет на свое прежнее место. Но я думаю, что рано или поздно памятник все равно поставят обратно, потому что площадь опустела.
- Чем вообще вы сейчас занимаетесь?
- Сейчас меня грызет "Щелкунчик". Полтора года тому назад я заключил контракт с Мариинским театром в Петербурге: Валерий Гергиев предложил мне сделать новую концепцию балета, включая создание нового либретто. Словом, сделать совершенно нового "Щелкунчика". Естественно, со старой музыкой, хотя впервые будет исполняться подлинный темп Чайковского. Дело в том, что балерины годами просили его замедлять.
- Теперь, кроме нелюбви коллег-художников, заслужите еще нелюбовь балерин.
- Нет, даже божественная Ульяна Лопаткина с радостью согласилась танцевать в новой редакции. Ей так понравилась моя концепция!
- Наверное, вы ей понравились, а уже потом - концепция.
- Я не знаю, на меня она мало внимания обращала. А вот эскизы ей очень понравились.
- Когда намечена премьера?
- Вообще-то думали, что я буду работать над проектом два-три месяца, как принято в Мариинке, а я растянул почти на два года. Но считаю, что надо было создать действительно серьезную вещь, которая может остаться надолго в репертуаре. Не хотелось бы сесть в лужу. Премьера назначена на 14 января будущего года. Времени осталось в обрез. Работа идет день и ночь.
- Кажется, работа над "Щелкунчиком" не мешает вам делать памятник Петру для Англии?
- 30 мая на Темзе состоялась закладка памятника принцем Майклом Кентским, который, по-моему, первый раз в жизни взял лопату (правда, лопата была посеребренной) и сделал несколько символических, ритуальных взмахов вокруг камня, на котором была табличка: мол, в ноябре в связи с 300-летней годовщиной Великого посольства в Англию здесь будет установлен монумент Петру Первому работы скульптора Михаила Шемякина. Монумент будет установлен на том месте, куда Петр сошел с корабля... Вокруг церемонии толпились мэры. Им не положено сидеть в присутствии члена королевской семьи. Мне разрешили.
- Почему вам разрешили?
- Просто разрешили, и все!..
P.S. Когда материал находился в работе, стало известно, что в Кремле Владимир Путин принял Михаила Шемякина и за чашкой чая имел с ним часовую беседу.