Минимум бутафории, и это радует

После Каннского фестиваля Павел Лунгин согласился показать "Свадьбу" на Московском. Рядом с Лунгиным - Александр Абдулов.

ПОЗАВЧЕРА вечером стартовал ставший, ко всеобщему удовольствию, ежегодным Московский международный кинофестиваль.

Слава Богу при словах "церемония открытия/закрытия" уже перестало бросать в дрожь. Восточная помпа вперемешку с национально-колоритными балалайками, хором имени Пятницкого, ансамблем "Березка" и прочими матрешечными приметами советско-российских церемониальных действ уступила место по-западному короткому, без "архитектурных излишеств", спокойно-торжественному шоу. Даже всегда настойчиво-патриотичный Никита Михалков в своей речи не давил на "русскость, которая многое объясняет", ограничившись коротким пассажем, посвященным скорому и полноправному вступлению Московского фестиваля в когорту престижных кинофорумов - Канны, Берлин, Венеция. И в который раз за эти дни прозвучала уверенность в том, что вот-вот президент РФ подпишет закон о фестивале. Но чем чаще организаторы Московского кинофорума уверяют публику и журналистов, что президент уже буквально занес перо, тем слабее верится, что указ не за горами.

	Михаил Касьянов и Никита Михалков поздравляют Глеба Панфилова с вручением ему приза "За вклад в мировой кинематограф". Фото Петра Кассина (НГ-фото)

Одним словом, на самом открытии, как в известном стихотворении, "было все очень просто, было все очень мило". Прост и мил был президент жюри (так его называли) греческий режиссер Тео Ангелопулос, не огорчил длиннотой речи председатель правительства Михаил Касьянов, впечатляюще кружился вальс с участием Михалкова под музыку Хачатуряна, никаких сомнений не было в правильности выбора кандидата на роль обладателя приза за вклад в мировой кинематограф - Глеба Панфилова, чьим фильмом "Романовы: венценосная семья" и открылся фестиваль.

Но при этом - как хотелось, чтобы наконец слова "Московский кинофестиваль" перестали ассоциироваться со словом, ну допустим, "неразбериха". Надежда умирает последней, и она умерла быстро, без мук и агоний, как только выяснилось, что в пресс-центре нас неправильно проинформировали о том, где брать приглашения на пресс-пати, проходившее в "Пушкинском" во время церемонии открытия. Естественно, крупный секьюрити на лестнице "Пушкинского" пускать нас куда бы то ни было отказался. Не беда - еще было время съездить за приглашением в пресс-центр, где вопреки заверениям сотрудницы пресс-центра приглашения и выдавались. Не тут-то было. Внизу лестницы еще более крупный секьюрити сказал, что "уже выходить нельзя". Короче, всех впускать - никого не выпускать. На вежливые просьбы хотя бы выпустить на волю охранники отвечали примерно так: "Ну вы че, ваще женщина, ну прям совсем". Вообще охранники - это отдельная больная тема любого нашего крупного мероприятия: отпечаток на лице врожденной злобы способен испортить настроение самому толерантному гостю.

Ну добро бы еще журналистов не жаловали - их вообще мало где жалуют, даже на цивилизованном Западе. Но почему, например, часть гостей попытались не пустить на главную лестницу, увенчанную статной фигурой Никиты Михалкова, а заставить их пробираться по узкому проходу рядом, заполоненному нервными людьми с кино-, теле- и фотоаппаратурой, - непонятно.

И очень странно, если не сказать - возмутительно, что пресс-центр Московского фестиваля начинает работать в 10 часов утра. На всех мало-мальски крупных фестивалях пресс-служба начинает работу в восемь, самое позднее - в девять утра, чтобы журналисты еще до начала беготни по просмотрам могли ознакомиться с пресс-релизами, изменениями в программе и т.п. Хотя о каком порядке может идти речь, если необходимые для работы журналистов бумажки - пресс-релизы, расписание просмотров и т.п. (в которых половина информации не соответствовала действительности) раздали в пресс-центре только в день открытия фестиваля в четыре часа дня?

Через пятнадцать минут после "звездного прохода" по лестнице журналисты, стоявшие по бокам, вдоль перил, начали нервничать, наседать на заграждения и возмущенно требовать пропустить их наконец внутрь. Дама из пресс-службы пыталась прокричаться сквозь общий гул, указывая куда-то пальцем, ее никто не слышал. Как оказалось, дама указывала на лестницу, по которой шествовал опоздавший Тинто Брасс, рискующий не попасть в объективы из-за накала журналистских страстей. Увы, но Брасс мелькнул, словно случайная звездочка на бледном небосклоне - кроме него и французской актрисы Ирэн Жакоб, скопления звезд на Московским фестивале пока не наблюдается.

Ну ладно, будем считать это ложечкой дегтя в бочке меда. И если эту ложечку хорошенько размешать, то для стороннего глаза она станет совсем незаметной. Заметьте, говорим это не для того, чтобы избежать упреков в попытках во первых строках подорвать престиж Московского фестиваля, а исключительно затем, чтобы наконец-то порадоваться: похоже, мы начинаем делать успехи в церемониальном деле.

После десятилетнего перерыва Глеб Панфилов снял фильм "Романовы: венценосная семья", мировая премьера которого состоялась на открытии ХХII Московского международного кинофестиваля. На вопрос, почему картина против ожидания не попала в конкурс, режиссер ответил, что не имеет права "быть аутсайдером". Слова Панфилова напомнили многим подобные же амбиции Никиты Михалкова, не желавшего участвовать в отечественных киноконкурсах с "Сибирским цирюльником": кому же из великих хочется быть аутсайдером?!

К съемкам "Романовых" режиссер готовился долго, вынашивая идею почти девять лет. В конце 80-х, когда эта тема еще не стала модной, Панфилов сидел в архивах, накапливал материал, работал с документами. В 1990-м у него уже был готов сценарий, написанный в соавторстве с женой Инной Чуриковой и сыном Иваном. Но снимать начали только в 1996 году. Несколько раз съемки приходилось прерывать из-за отсутствия денег.

Появись картина в тот период, когда пошла мода на расстрелянного Николая II, цены бы ей точно не было. Но вот беда - сегодня картина Панфилова воспринимается довольно странно. Невозможно не учитывать уже просмотренного и прочитанного на эту тему, не вспомнить такие фильмы, как, скажем, "Агония" Элема Климова или "Цареубийца" Карена Шахназарова.

Нельзя сказать, что Глеб Панфилов далеко ушел от общепринятых художественных интерпретаций трагической судьбы последнего русского царя и его семьи. Хотя режиссер все же предпочел отвлечься от рассудочных выводов и придумал свою версию, удовлетворившись подробностями и полутонами частной жизни Николая II, где нет ничего дороже, чем обыкновенные человеческие чувства: любовь, преданность, привязанность, верность и так далее. На этой мелодраматической ноте как раз и держится вся картина. Глебу Панфилову, которому, по словам Инны Чуриковой (ей-то не знать!), "свойственно чувство семьи и глубокое чувство лиризма", хотелось "показать, какими Романовы были на самом деле". Наверное, ему это удалось.

Вряд ли можно упрекать в невнимании к исторической объективности. В нем рассказывается о последних полутора годах жизни Николая II - от Февральской революции 1917 года до расстрела Романовых в июле 1918-го. Достоверность исторического фона поддерживается хронологически выстроенными событиями, реальными персонажами, с точностью воссозданными интерьерами, скрупулезно реконструированными царскими апартаментами. Например, заново были построены губернаторская усадьба в Тобольске, где Романовы находились в ссылке, и дом Ипатьева в Екатеринбурге.

Вся эта небутафорская роскошь позволяет говорить о том, что картина сделана с голливудским размахом и будто рассчитана на зарубежного зрителя, восприимчивого к широким просторам, зимним пейзажам, катанию на санках, пустынным дорогам и прямолинейным метафорам. Но справедливости ради надо заметить, что Панфилову все же не изменил вкус. Он не впал в пресловутую "русскую экзотику", хотя и не избежал утомительных длиннот.

Из актерских работ, пожалуй, похвал заслуживают англичанка Линда Беллингхем, сыгравшая царицу Александру Федоровну, и Володя Грачев в роли наследника Алексея. Есть удачные эпизодические роли, например, у Михаила Ефремова, Игоря Скляра, Олега Басилашвили, Альберта Филозова. О царевнах, право же, сказать нечего. Что же касается главного героя картины - самого императора Николая II в исполнении Александра Галибина, то актер прилежно играет нежного отца и мужа, для которого не было ничего выше семьи. Что легко укладывается в общий замысел фильма.