Русская театральная форма

	Стальное "Насекомое". Немецкий театр "Титаник". Фото Дагмара Нефгена

ФЕСТИВАЛЬ в Бонне - не маленькое удовольствие для одних только критиков, которые съезжаются сюда со всей Европы, и директоров театральных фестивалей (уже не только из Европы, но со всего мира), которые ищут здесь "поживы". Для расширения аудитории на Биеннале традиционно приглашают какой-нибудь уличный театр. На его представление которого собирается весь город. Вход свободный: город оплачивает все расходы и дарит спектакль горожанам.

В этом году роль такого подарка досталась немецкому театру "Титаник". Театр этот был создан в 1990 году из актеров и музыкантов из Западной и Восточной Германии, но свое название получил позднее, когда уже вышел первый спектакль, принесший им славу. В 1994 году "одноименный" "Титаник" был показан на Боннской Биеннале (позднее спектакль получил приз белградского БИТЕФа). Тогда, вернувшись в Россию, Иосиф Райхельгауз и Виктор Славкин с восторгом рассказывали, как долго и подробно актеры сначала выстраивали огромный корабль, целиком занявший одну из маленьких боннских площадей, - перед городским театром, и как потом, во второй части представления, они так же долго и подробно тонули, буквально затопив площадь водой (правда, несоленой). Один наш критик тогда печально заметил: "Лет через восемьдесят так же кто-то будет играть спектакль про Чернобыль". Райхельгауз тогда предлагал пригласить "Титаник" в Москву и дать ему "на затопление" Трубную площадь. Но гастроли "Титаника" были расписаны уже надолго. Ничего не вышло.

В этом году тот же уличный театр (такая привязанность относится не только к "Титанику" - здесь умеют ценить однажды завязанные знакомства) пригласили в Бонн с не менее масштабным зрелищем, хотя и имеющим более чем камерное название - "Насекомое".

История, на сей раз разыгранная на огромной поляне неподалеку от Рейна, вблизи старинных корпусов Боннского университета, несколько напоминает русскую историю про Муху-Цокотуху. Но очень отдаленно - так, как если бы спектакль представлял собой слишком вольную фантазию на заданную тему. Фактически две истории позволяют сравнить только наличие и там и тут главной героини - мухи. И то еще, что в финале здесь тоже побеждает "маленький комарик".

Но воспоминание о детской сказке Корнея Ивановича Чуковского здесь "употреблено" не для того, чтобы в очередной раз удивиться глубине и продуктивности диалога двух культур. Здесь его-то как раз недостает.

Грандиозное по масштабу, изощренное - в части использования всяческой техники и пиротехники, это представление страдает почти полным отсутствием сюжета, внятной истории.

Взрывы раздаются на земле и в воздухе, огонь летит во все стороны, а в воздух актеры поднимаются при помощи самого настоящего подъемного крана на высоту, может быть, не высокого, но все-таки птичьего полета┘ И все, выходит, ради красоты полета и огня. Тоже, конечно, цель, но для фестиваля, посвященного как-никак драматургии, недостаточная.

Но нам, в своей стране лишенным даже красочных уличных шествий, не говоря уж о выступлениях таких вот "широкомасштабных" театров "на открытом воздухе", зрелище такого рода, даже и безо всякого сюжета, - в диковинку и в радость. Жанр "вечернего шоу" театр "Титаник" выдерживает от начала до конца - от невинных затей начала, когда еще только смеркается, до мрачных и страшных сцен, которые разворачиваются уже во тьме, подсвеченные взрывами и всполохами огня. Чем скорее темнеет, тем страшнее и впечатляюще зрелище.

Хотя, вероятно, найдутся и те, которые скажут, что у нас достаточно своих, вполне живых комаров и мух, чтобы о них еще и спектакли смотреть. На том самом открытом воздухе, где эти мухи и комары досаждают чаще всего.

В Бонне, во время спектакля, все мухи и комары были только на импровизированной сцене. Возможно, их живых прототипов отпугивал запах анаши, которую покуривали местные любители прекрасного, передавая наспех скрученные "косяки" по большому кругу. Стрекот кузнечиков - настоящих и механических, бегавших по поляне, путался в "театральном воздухе". Живая труба трубила "сбор". Комарики и маленькие мушата, с красненькими брюшками и маленькими фонариками ("а в руке его горит маленький фонарик"!), спешили на собрание. Те, которым полагалось летать, ловко подсаживались к стреле крана и взлетали довольно высоко, перехватывая зрительское дыхание. Другие, на земле, раздували в разные стороны "тещины языки".

На середину выкатывали огромную, высотой, наверное, в три, а то и четыре этажа, конструкцию, на вершине которой "орудовала" муха-мать, а сама конструкция изображала ее огромное материнское лоно. Там, за металлической сеткой, как в большом барабане неведомого лото, крутились нечеловеческих (в смысле - больше человеческого роста) размеров "картофелины"-личинки.

Пока личинки дозревали, огромная муха шевелила огромными крыльями, так что выражение "сотрясать воздух" наполнялось реальным и не таким уж безобидным смыслом. Маленькие мухи-комары водили хороводики, размахивая большими, изъеденными насекомыми, листьями. Ни одна из метаморфоз не обходилась без "огневых" зарядов и разрядов. Даже личинки, которые потом комарики переправляли в "безопасное место", взрывались целым фейерверком.

Самой трогательной картиной было, конечно, рождение из личинки нового комарика, который какое-то время еще барахтается в материнском животе - за железной решеткой, бьется там, в заточении, и наконец выбирается на свободу и, как лебедь или иная какая красивая птица, а в детстве - гадкий утенок, учится летать. Сперва - неумело, падая, снова подымаясь, потом все выше и красивее. Все, конечно, под музыку, поскольку музыки в этом спектакле намного больше слов, и только очередной взрыв может нарушить ее величественное звучание. Апофеозом представления становится полет огромной мухи, которую долго - общими усилиями всех комаров и прочих насекомых тварей - собирают, а потом пытаются отправить в полет. Задымив все вокруг, муха, конечно, не взлетает и со взрывами и каким-то катастрофическим количеством огня разваливается по частям. В ночном небе в крошечном вертолетике пролетает маленький победитель - комарик.

Ко всеобщему счастью.

Не во всех городах горожане радуются широким подаркам своих городских властей. В Ганновере, где в этом году проходит всемирная выставка "ЭКСПО-2000", на некоторых рекламных щитах, поверх обычных плакатов, можно заметить еще следы самодельных призывов: "ЭКСПО - НЕТ!" Накануне открытия выставки - 1 июня - город наводнила полиция: демонстранты выходили с плакатами "Накормите наших детей", "Дайте нам работу вместо ЭКСПО"...

Размах, с которым город готовился к открытию выставки, впечатляет. По всему городу были выстроены новые мосты, одинаково серебристые и похожие друг на друга, как близнецы-братья, что, видимо, отражает последний взгляд на мостостроение. Были перестроены многие остановки метро, теперь на всех есть специальные съезды для инвалидов. Ради удобства гостей ЭКСПО были переделаны старые и построены новые трамвайные линии, чтобы с удобством перевозить как можно больше посетителей. Ввели три новые линии, на которых к обычным двум вагонам ганноверской под- и надземки прицепили дополнительный третий. Теперь эти поезда ходят пустые, наплыва гостей нет. Пустуют гостиницы и огромные - специально приготовленные - парковочные площади для сотен машин.

Входная плата на выставку в вечернее время до второго июля снижена до 10 марок (утром билет на весь день стоит пока по-прежнему около ста марок). Перед началом выставки жителей Ганновера запугивали: полумиллионный город должен будет принять за пять месяцев 50 миллионов, по десять миллионов в месяц. Но прогнозы пока не оправдываются. Маются без дела специально нанятые велосипедные рикши. Буквально нападают на редких посетителей продавцы сувениров.

В одном из немецких павильонов с большого синего куба фонтаном падает вода, в канавках плещутся дети, хотя и взрослым, уставшим от жары, поплескаться не запрещено. Все рассчитано на тех, кто придет сюда всерьез и надолго. В азиатском павильоне есть гамак, в котором можно полежать и отдохнуть. Бесплатно, все входит в цену билета.

Есть павильоны, в которых специально расстелены ковры, на которых также можно расслабиться. И все это пустует. В зале, рассчитанном на 200-300 человек, иногда даже страшно от одиночества.

ЭКСПО-2000 больше всего похожа на нашу ВДНХ. Не в нынешнем ее виде, а в том, прошлом. Но как бы с некоторыми включениями нынешней, поскольку на ЭКСПО представлены достижения не только родной одной Германии, но и всех стран мира. В Ганновере с гордостью говорят, что число стран, представленных на выставке, превышает число участников всех прежних всемирных выставок. (Не принимают участия в ЭКСПО США. Америка в вежливой форме сослалась на то, что у них "на это" нет денег, в очередной раз проигнорировав "маленькие европейские радости".)

У стран, которые не пожалели денег (и у которых эти деньги были) - свои павильоны, бедные теснятся под одной крышей, как на коммунальной кухне. России коммунальное житье-бытье не внове, потому она объединилась с несколькими бывшими советскими республиками, хотя и не только.

В русском павильоне можно посмотреть небольшой фильм - как сеют, как пашут, как льют металл. Можно сесть за штурвал и поуправлять космической ракетой. Можно купить матрешек и хохломскую посуду┘ Больше всего посетители "наседают" на блины с икрой. Блин стоит 10 марок, а икру накладывают столовой ложкой. Пять марок стоит тарелка борща. Национальная кухня - гордость каждого павильона.

Проходя, иногда в одиночестве, по огромным павильонам, с рядами сувенирных лавок, думаешь, что, может быть, американцы и правы, отказавшись приезжать и тратить деньги (на ветер, в общем-то). Что изжила себя, может быть, сама идея таких выставок.

Политические декларации не увлекают. Про девиз выставки - "Спасем нашу Землю" - вспоминаешь здесь лишь изредка. Например, в японском павильоне, демонстрирующем всем своим видом и устройством, что такое безотходное производство. Здание - не в один этаж! - целиком сделано из бумаги. Тут же показан процесс переработки вторсырья, как из бумажных отходов получаются строительные блоки. В павильоне Непала можно увидеть сад камней. Тут же - "озеро медитаций", вокруг которого сидят люди. И медитируют. Маленький непальский домик с полукруглой крышей, безо всяких стен, рядом поджав ноги, сидит человек, перед ним огромное бревно, и он в невероятном темпе молотком и стамеской вырубает потрясающей красоты узоры. Весь павильон украшен его резьбой, маленькие безделушки стоят 150-200 марок.

В мексиканском павильоне, в контексте заявленной "темы", показывают фильм о мертвом городе Майя. Синерама вызывает еще одно ностальгическое воспоминание о круговой кинопанораме на ВДНХ.

Публика лениво посещает многочисленные аттракционы и собирается под вечер, когда, во-первых, билеты дешевле, а во-вторых, устраиваются лазерные представления.

Фестиваль "Театральные формы", который открылся в начале июня, а завершится в первых числах июля, проходит в Ганновере и соседнем Брауншвейге в рамках "ЭКСПО-2000".

Афиша, может быть, несколько странная: в ней кукольный театр из Канады и кукольный театр из Йоханнесбурга соседствуют с "Костюмом" Питера Брука ("НГ" писала об этом спектакле в репортаже с церемонии вручения театральных премий в Таормине - см. номер от 18.04.2000). Пина Бауш со своей вуппертальской танцевальной труппой - со спектаклем "Контактхоф" - выступает рядом с "уан-мен-шоу" Евгения Гришковца. Фестиваль Венер Фествохен поделился с Ганновером своим спектаклем "Гамлет" в постановке Петера Цадека. Театр из Аргентины показал спектакль "Зооэдипус", соединив "Превращение" Кафки и древнегреческий миф. Знаменитый в Москве лондонский театр "Ройял Корт" показал пьесу нового британского автора Мартина Кримпа в постановке Кэти Митчелл. Другое открытие "Ройял Корта", Сару Кейн, и ее пьесу "Очищение" представил Шаушпиль Штаатстеатр Штутгарт. Нидерландский Театргрупп Холландиа, лауреат премии "Новая театральная реальность" этого года, приехал в Германию с "Падением богов" (по киносценарию Висконти). "Театральные формы" - театральные формы и есть.

Из Москвы, кроме Гришковца, пригласили еще и Жака с его несменяемой "Шинелью # 2737,5". И театр "Тень" Ильи Эпельбаума и Майи Краснопольской с их "Лебединым озером".

Гришковец выступал в рамках отдельного проекта "Время московское", в который, помимо спектаклей "Как я съел собаку" и "Одновременно", входили еще и мастер-классы, которые проводили Клим, Гришковец и Бартенев.

Гришковец покоряет Европу и благодарная Европа буквально ложится к его ногам. Иначе не скажешь. Надо было видеть, как скатывалась от смеха темнокожая немка, слушая, как "лирический герой" Гришковца узнал "одну вещь", - что машинисты не проезжают на поезде весь путь от Владивостока до Москвы, а только от одной узловой станции до другой и обратно┘ И как она замерла, когда он рассказывал про увиденного однажды немца, солдата времен Отечественной войны, найденного "следопытами", со шнурками, завязанными так же, как завязывает их то ли сам Гришковец, то ли его герой, поскольку разница незаметная, может быть, между ними, конечно, есть, и этот зазор - одна из составляющих успеха.

Успех Гришковца и спектакля театра "Школа современной пьесы" можно, вероятно, объяснить усталостью зрителя, нашего и, как выясняется, европейского в неменьшей степени, от перенасыщенных культурных текстов, от бесконечных трактовок классических текстов и герменевтических построений. Трудно, конечно, наверняка сказать, что нравится публике больше - простота и искренность самого рассказа или искренность и какая-то детская открытость рассказчика, который, даже когда опускается в своих рассказах "ниже живота", совершенно избегает пошлости, как будто в нем этого нет. И зритель видит: этого в нем нет, и от того еще больше доверяется сентиментальной интонации Гришковца, который неведомо как рассказывает о себе, но и о Бочкареве, и о Стеклове, и о всех тех, кто сидит на этом спектакле и хлопает себя по коленям: "Ну точно! Ведь это же точно так и было!"

В Ганновере спектакли шли с поразительно точным переводом. Мне трудно судить о языковой адекватности, тут я доверяю знатокам, которые утверждают, что Штефан Шмидтке идеально чувствует русский и удачно подбирает более или менее точные метафоры к литературным и прочим реминисценциям Гришковца. Но Штефан сумел найти идеальную для такого синхронного существования интонацию, отрешенную и вместе с тем учитывающую повествовательные особенности рассказа (и рассказчика). Можно сказать, что это был спектакль уже не на одного, а на двоих, так что, может быть, такое вот "тяни-толкайское" представление стоит однажды повторить и в Москве.

delo.open.ru