Стена. Как много в этом слове

	Руководитель проекта "Стены" Людмила Василевская перед открытием выставки. Фото Петра Кассина (НГ-фото)

СНАЧАЛА была любовь к свободе и ненависть к ее ограничителям. Потом - изучение словаря русского языка и толкование слова "стена": "вертикальная часть здания, помещения; высокая ограда". Так появился проект "Стены" Музея и общественного центра имени Андрея Сахарова. Суть его - в художественной рефлексии на избранное слово, причем (это диктует само место) исходной точкой стал факт разрушения самой печально знаменитой стены века - Берлинской. Целью проекта стало коллективное создание того культурного феномена, который Михаил Бахтин назвал хронотопом: точки схода определенного пространства с определенным временем.

По ходу осуществления проекта толкование слова "стена" расширялось. Кроме Берлинской стены, с ее однозначной тоталитарностью, в ход пошли многозначные стены: Кремлевская (тоже тоталитарность плюс древняя история плюс архитектурная ценность), Великая Китайская (архитектурная ценность, восточная загадочная глобальность и еще более древняя история), Стена Плача (выход к Ветхому Завету). Стена стала пониматься не только как формула отчуждения и объект для преодоления, но и как знак устойчивой надежности. Экспонаты предоставили Музей Берлинской стены в Чекпойнт Чарли, Музей современного искусства в Царицыно и группа художников. В итоге получилась экспозиция, в которой достигнута особая цельность: ведь стены самого Сахаровского центра так же смыслообразующи, как и "стены" временные, построенные внутри выставочного зала - с развешанными на них экспонатами, специально оборудованным скалодромом, по которому может взбираться любой желающий, и постоянно включенным телевизором, демонстрирующим знаменитый фильм Алана Паркера "Стена" на музыку "Пинк Флойд".

Организаторы этой огромной инсталляции, безусловно, преуспели в своем стремлении объять все возможные метафоры и оттенки смысла стены. Бюрократический барьер: намертво закрепленные прищепками "акты экспертизы", "личные листки по учету кадров" и "трудовые соглашения". Текст стихотворения молодого Иосифа Бродского "Письма к стене", где есть строка-эпиграф: "посвящаю свободе одиночество возле стены". Развешанные "стеной" жестяные вывески: "вы выехали из американского сектора", "кабель под напряжением", "стой! запретная зона", "не влезай, убьет". Живописное творение Дмитрия Плавинского под названием "Стена храма" и виды Иерусалима. Жуткие фотографии вымирающих русских деревень и их обитателей - нищих стариков и старух. Съемки зэков за тюремной стеной. Роскошные панорамы Китая с высоты птичьего полета.

В соседнем помещении центра тоже выстроены полуглухие-полурешетчатые стены: они образуют три коридора с поперечными проходами. Здесь развернуты выставка детских рисунков и новая коллекция работ художников - жертв политических репрессий. Именно здесь Геннадий Абрамов и его "Класс экспрессивной пластики" показали пластическую импровизацию "Мир сквозь стены". По словам Абрамова, он с радостью принял приглашение сахаровского центра: кроме многозначных эстетических возможностей для движенческого театра, лабиринт стен дает абрамовцам и тривиальную крышу над головой - при перманентной театральной бездомности "Класс" рад любой возможности выступить.

"Мир сквозь стены" - действо в духе "максимальной импровизации", излюбленного в последнее время приема Геннадия Абрамова, когда процент предварительной подготовки исполнителей стремится к нулю, а степень их сиюминутной пластической реактивности возрастает по экспоненте. Исполнителям была задана общая идея, которую они самостоятельно воплощали, - осуществить пластически процесс проникновения, телесно ощутить колебания понятия "сквозь", которые неизбежно изменятся в тишине, при звуках губной гармошки или при фонограмме музыки реггей. Мемориальный характер помещения тоже был принят к сведению, но не как ограничитель, а как стимулятор: именно в таком месте Абрамову важнее показать полнокровность жизни, а не смиренное почтение к смерти. Недаром в нашем разговоре о постановке он приводил соответствующие примеры - оживленность людей, посещающих христианские кладбища в Пасху или распространенный обычай негров хоронить под джаз.

В проекте участвуют семь человек из так называемой "второй" группы "Класса экспрессивной пластики" (три года предварительной подготовки, в процессе которой пришедшие буквально "с улицы" мальчики и девочки учились сцендвижению с "нуля"). Зрители, стоящие по концам продольного зала, перестают разговаривать уже в ходе представления, постепенно привыкая к внезапности начала и спонтанности продолжения. Условия места действия автоматически придают проекту облик хэппенинга: чтобы уследить за исполнителями, перемещающимися из одного прохода между стенами в другой, публике необходимо бегать вслед за ними. Сами перемещения, слегка отрепетированные по части общей концепции, постоянно расцвечиваются потоками случайностей: можно случайно столкнуться на бегу - и тут же использовать столкновение для создания новой пространственной ситуации. Даже запланированный заранее "впуск света" в полутемное помещение с помощью коллективного подъема жалюзи на окнах приобрел вероятностный характер: у одного мальчика жалюзи заело.

Центр имени Сахарова не побоялся впустить под свои своды буйных "пластических импровизаторов", то и дело нарушающих священные заповеди музеев: они трогают экспонаты руками и валяются на музейном полу. Абстрактное для многих понятие "внутренней свободы", столь дорогое для человека, чье имя носит Центр, совпадает с принципами движенческого театра.