Третья революция

- В 1994 году постановлением Кабинета министров Украины был создан Государственный центр театрального искусства имени Леся Курбаса - лидера национального театрального авангарда. Я всю жизнь занимаюсь Курбасом, и делом моей чести было вернуть Украине его имя, а украинскому театру - "пространство Курбаса". С 1996 года мы начали активно работать в Киеве, почти три года без помещения, как "надомники". И только в прошлом году въехали в аварийное помещение, правда, в прекрасном, чистом месте - напротив колокольни Софии Киевской.

Наш самый интересный международный проект - "Мастер-классы мировой режиссуры - Украине. Попытка духовной вертикали". Осуществлены два его этапа: мастер-классы Центра Ежи Гротовского (1996) и авторская акция Григория Гладия (Канада), с оригинальным неоритуалом на базе мастер-классов - "Страшная месть" по Гоголю (1998). В дальнейшем предполагаем встречу с Арианой Мнушкин, Тадаши Сузуки, Эуженио Барба, с технологиями Полинезии, Африки, Австралии.

- Мы сделали около дюжины спектаклей с молодыми режиссерами. Дмитрий Лазорко с Карашевским поставили три версии "Настасьи Филипповны" (по Достоевскому-Вайде) в разных эстетических средах. В одном случае это - взрытый асфальт, "забранный" под своды полевой военной палатки, стихия огня (костры), воды, земли. Знаки "SOS", "Осторожно: дорожные работы" намечали тему спасения души. Еще одна попытка сыграть "Настасью Филипповну" опиралась на пространство, полностью затянутое черным полиэтиленом (пол, потолок, стены, люстра). Мы словно оказывались внутри могилы - пребывание на острие любви да еще в столь опасной близости - глаза в глаза - со Смертью, - рождало и рискованные ассоциации.

Лазорко и Карашевский затем поставили "Чайку" в гиперреалистическом стиле. Играли в том самом полуразрушенном доме, куда был вселен наш Центр, и жуткие аварийные подтеки на стенах стали стихийной частью большой декорации, основой которой была фотолаборатория, где проявляют старые пленки. С потолка мерно капала в поддонца вода. Проявляющиеся мокрые фотографии по ходу действия прикреплялись к стене, и эти старомодные "аристократические" портреты невольно вступали в диалог с сегодняшней жизнью, с сегодняшними лицами, с сегодняшними героями Чехова. К финалу фотографии медленно отпадали от стен (высыхали) - и их шорох, как шелест опавших осенних листьев, создавал атмосферу ностальгии.

Олег Липцин поставил "Старуху" по Хармсу-Гоголю. Версия создавалась встретившимися (уже на том свете) двумя умными людьми, понявшими всю тщету жизни и бесценность ее прекрасных мгновений. Это был беспощадный и глубокий разговор в стиле черного абсурда о жизни и смерти.

Новую работу Богдана Струтинского - "Зачарованная Десна" по сценарию Довженко - мы сыграли в атрибутике "шалаша" и "лампочки Ильича", а теперь хотим сыграть в заросшем бурьяном фрагменте ботанического сада, в его заброшенной оранжерее. Довженко заговорит внутренней драмой, в которой оратор партийного съезда ищет примирения с собой когдатошним, тем, навсегда зачарованным Десной, детством, счастливой теплотой и нежностью всего, разлитого вокруг и обнимающего-защищающего тебя.

- Мы все ощущаем ущербность преобладающего и у нас и в России описательного, феноменологического театроведения. Оно не способно схватить уровень сегодняшних секретов театра. Современный театр ближе к невербальным искусствам и более "хитрому" языку, как когда-то, скажем, живопись Клее была ближе не живописи, а поэзии Рембо. Критика стала "исчезать" как класс, она теперь подменена просто журналистикой, что фиксирует не столько оценку спектакля, сколько самопроекции и комплексы автора "рецензии". Сегодня мы называем интересным театроведением то, что написано талантливым человеком. Театр меняется, и театроведению нужно выйти в более широкие контексты - в культурологию, философию, социологию, социальную психологию, лингвистику, постпостструктуралистские техники, семиотику, герменевтику. Мы по-прежнему работаем с ножом, когда нужен скальпель.

- Интересные вещи. Как и в России, в эти десять лет наши театры полны иррациональных настроений, апокалиптических материй. Однако, в отличие от России, наш Апокалипсис какой-то "веселый", ей-богу. Чернобыль был своего рода метафизической репетицией смерти - и культура самозащитилась от нее краской "веселого Апокалипсиса". Сергей Проскурня (ныне директор театрального фестиваля "Мистецьке Березилля". - П.Р.) в "чернобыльский пост" сделал свой развеселый фестиваль "Вывих", в Киеве группа "Лучи Чучхе" мистифицировала, испугав государство, "перестройку" под великого корейского кормчего, а обычные драматические спектакли соблазнялись не менее острым юмором. Ранние спектакли Андрея Жолдака пронизаны оптимизмом ("Момент" по Винниченко, "О.О.Ы." - рефлексия на Чернобыль). Коллективная память культуры извлекла из своего архетипического уровня защитные механизмы.

- Сегодня - безусловно. Да и напомню, что в украинской культуре никогда не было того, что называлось, скажем, глубоким декадансом или тяжелыми формами мистики.

Развитие государственности у нас очень сильно связано с культурой, с национальным вопросом. Заметьте, все российские революции были революциями социальными. Украинские же революции и бунты всегда рождались из национального вопроса - и в российский период, и в австрийский, и в польско-литовский. И в этой связи интересно, что все наши лидеры - Михаил Грушевский (первый президент Украины, председатель революционной Центральной Рады в 1917-1918 гг.), Владимир Винниченко (глава Украинской директории в 1918-1919 гг.), Мазепа и другие - были гуманитариями, людьми культуры и науки. Это потом приходят юристы и экономисты...

Сегодня мы строим страну. И начинаем наше третье государство с памяти о Киевской Руси - высокого исторического момента. С памяти о культуре Барокко. Сегодня "задышали" эти кульминации украинского начала, принадлежащие не только центральноевропейской, но и средиземноморской цивилизации, к которой Украина по философии и мирочувствованию имеет прямое отношение.

Россия, как мне кажется, не права, что игнорирует свою евразийность, стесняется Азии в себе. Россия взяла только "монгольскую" матрицу, Азию жесткую, Азию орды, а не Азию буддизма. Украина, как мне кажется, тут в более выгодном положении. Тяга к гармонии тут сильнее. И чувство мягкого Востока (Средиземноморья) предлагает пример неконфликтной взаимодополнительности, мягкий синтез. Наша современная музыка переполнена визиями этого мягкого Востока, с его медитативностью: и Сильвестров, и Леся Дычко, и Губа. Нам пришлось вспомнить, что человек не мера всех вещей, а всего лишь часть Вселенной. Сейчас интересна, мне кажется, антропокосмическая концепция истории человека. Украина пытается вернуться - об этом говорит ее культура - в новую экологическую нишу, в которой пессимизм "меры всех вещей" сменяется оптимизмом человека, вписанного в космос и защищенного им.

- Его придумал Сергей Маслобойщиков. Это несколько преображенная башня Татлина - с одной стороны, это стремящаяся ввысь вертикаль, с другой стороны, движение, которое словно срезано в полете. Это судьба Леся Курбаса, с его бесконечным восхождением и трагедией.

Башня поделена на черные и белые ромбы. И это тоже аллегория в пластике. Известна формула Курбаса про его актера как "разумного Арлекина": интеллектуальная клоунада, психологический гротеск. Вечный образ Арлекина появляется в культуре всегда в тот момент, когда совсем худо, когда наступает очередная "эпоха перемен". Тот же веселый Апокалипсис.