Мифы разных народов

	Павильон Станиславского в Любимовке. Фото Андрея Никольского (НГ-фото)

В ЧЕТВЕРГ, 22 июня, в Бонне открылся очередной фестиваль, раз в два года традиционно собирающий лучшие спектакли, поставленные по пьесам ныне живущих авторов. Боннер Биеннале-2000 имеет еще и другое название - "Новые пьесы из Европы". За десять дней предполагается посмотреть около тридцати спектаклей из почти такого же числа европейских государств. Для того чтобы смотр не упал ниже некогда заявленной высокой планки - не только в смысле представления самых лучших авторов, но и в части театрального исполнения, - по всей Европе Боннер Биеннале имеет своих представителей, чаще всего это драматурги с давней доброй репутацией. Россию в этом своего рода драматургическом "совете Европы" представляет Виктор Славкин.

Первый день оказался самым насыщенным. В программе одного вечера значится льежский спектакль "Руанда 1994", рассказывающий "частные истории смерти". В России такая драматургическая техника получила название "Вербатим", поскольку именно так называют работу с "живыми историями" в английском театре "Ройял Корт". Как показывает опыт, техника эта не вызвала отторжения в московской, да и не только московской драматургической среде. Пример тому - маленькие спектакли из цикла "Москва - открытый город", которые можно увидеть то в одном, то в другом московском клубе, и число этих пьесок становится все больше. Есть здесь уже и свои победы, и даже шедевры. На фестивале молодой драматургии в Любимовке, о чем - ниже, мэтр Алексей Казанцев назвал лишь две такие несомненные удачи - "Глаз" Максима Курочкина и фантазию на темы Гете, предложенную Андреем Вишневским. В афише - предупреждение: "сценическую ораторию" "Руанда", которая с двумя антрактами идет около четырех часов, не рекомендуется смотреть лицам до шестнадцати.

Среди других спектаклей первого дня - итальянская работа "День слов, сказанных другими" и русский спектакль "Записки русского путешественника" (см. "НГ" от 24.12.99). В фестивальном буклете написано, что пьеса показывает сегодняшнюю Москву, что герои, в игре которых немало чистой импровизации, говорят о хорошо известных каждодневных ситуациях, что один из двух друзей - западник, а другой - славянофил... Наверное, иначе трудно было бы описать то, что написано в диалогах Евгения Гришковца и что в спектакле Иосифа Райхельгауза доверено Василию Бочкареву и Владимиру Стеклову. Но как много остается за скобками!

Лауреат Антибукера Евгений Гришковец - среди гостей фестиваля.

Дневник фестиваля - в наших следующих репортажах из Бонна. Пока же о том фестивале, который проходит в двух шагах от нас, или, если быть еще точнее, в 30 километрах от Москвы, в бывшем имении Алексеева (Станиславского) - Любимовке.

Афишу-буклет любимовского фестиваля предваряют две замечательные цитаты. "Когда же ты приедешь? В Любимовке тебе никто не будет мешать... Сейчас тут очень хорошо. Славно смотреть на зелень, и воздух такой дивный... Приезжай поскорей писать пьесу". Из письма Немировича-Данченко - Чехову. Другой эпиграф: "Потом в саду появятся "березка Чехова", "скамейка Книппер"... Когда же мы провалимся с театром, мы будем пускать за деньги осматривать наши места". Из письма Станиславского - Ольге Леонардовне Книппер-Чеховой.

Со времени тех писем Любимовка сильно изменилась и не похорошела. Измельчала Клязьма, покосились заборы, исчезла половина деревьев и домов. Любимовка гибнет. Это видно даже тем, кто успел побывать на прошлом фестивале, когда дела полуразвалившегося имения, в наши дни - дома творчества то ли Союза театральных деятелей, то ли Международной конфедерации театральных союзов, то ли Фонда Станиславского, - уже были плохи. Цел, слава богу, павильон Станиславского, построенный для парижской, кажется, выставки, а после перевезенный в родные места. Он был оснащен мало-мальской театральной машинерией и несколько лет назад открыт при участии Олега Николаевича Ефремова. Там с тех пор и проходит большинство показов.

У фестиваля в Любимовке, история которого ненамного короче боннского драматургического смотра, несколько иные цели, и потому проводится он несколько иными средствами. Публике, которая ежедневно приезжает из Москвы, и тем драматургам и актерам, которые выбрались на все десять дней в "деревню", показывают не спектакли. Цель - представить пьесу. С одной стороны, так дешевле, с другой стороны - такой "перевалочный пункт" для современной драматургии подсказан самой жизнью, бытованием современной российской сцены. В которой, по верному замечанию Алексея Казанцева, одного из отцов-основателей Любимовки, "будут показывать французскую бульварную пьесу, а не русскую, из жизни русских людей". Сама ситуация подвигает к тому, чтобы драматурги сами заботились о продвижении собственных сочинений. Немного наберется в Москве спектаклей, которые в выгодном свете представят лицо современной русской драматургии.

Но родство с Боннским фестивалем у Любимовки имеется: Виктор Славкин, который рекомендует новые спектакли для Боннер Биеннале, одновременно значится и среди тех, кто проводит Любимовку.

Того, кажется, не ведая, составители программы довольно жестко распределили показы по "направлениям". В первый день кемеровский театр "Ложа" представил пьесу "Угольный бассейн", которая была создана на основе собеседований с шахтерами города Березовского. Потом Евгений Гришковец познакомил собравшихся с материалами к будущей, еще не написанной даже и вчерне пьесе "Дредноуты".

Работа над "Угольным бассейном" была начата в январе этого года на семинаре "Вербатим в Кемерово", фрагменты исполнялись на семинаре "Вербатим", который лондонский театр "Ройял Корт", "Золотая маска" и Британский совет проводили в Москве в апреле.

Час, может быть, чуть дольше. Декораций, как и на большинстве других показов, почти никаких. Три актера говорят о шахтерском деле. Как строят разрез, как и куда стекает вода в шахте, как надо смотреть за крысами, которые при случае могут спасти от верной смерти, которую чувствуют раньше людей... Чуть-чуть - о женщинах, и тогда - дань театру - из какого-то "разреза" выползает девушка в подвенечном платье и тут же снова встает на четвереньки и уползает в другую "нору".

Гришковец рассказывал о диковинных военных кораблях и о великом морском сражении между Англией и Германией в 16-м году. О красоте военного флота, о величии дредноутов, каких еще не видел свет... О том, как страшна смерть независимо от того, когда и в каком по красоте антураже она случается...

Потом, на обсуждении драматург Екатерина Нарши сказала, что обе пьесы посвящают собравшихся в мужскую мифологию. Может, так. Разумеется, и это вычитывается из этих текстов. Встретившись в афише одного дня, две пьесы обнаружили немалое сходство. По сути, ведь Гришковец тоже, можно сказать, вырос из опытов в технике "Вербатим" (по-русски - "дословно"), когда переносил на бумагу истории из своей жизни (наиболее очевидно - в монодраме "Как я съел собаку"). Для московского уха, если так можно сказать, шахтеры и моряки - нечто одинаково далекое, почти с другой планеты. И те и другие существуют где-то далеко, в ином измерении, как герои-инопланетяне. И те и другие демонстрируют победу человека над природой, когда побеждают ее, и победу природы над человеком, когда случается очередная трагедия. Конечно, поскольку шахтеры и моряки - мужчины (тот случай, когда исключения не в счет), и тут и там торжествует мужская мифология. Женщины машут платочком, в какой-то момент сливаясь с линией горизонта...

На следующий день показывались три пьесы: "Убей меня, любимая" Елены Исаевой, "Страдания молодых танцоров диско" Олега Шишкина и "Свободное телевидение" Родиона Белецкого. Первая - о жизни актрис и актера, который по ходу репетиций спектакля о женщинах-мстительницах (Юдифи, Шарлотты Корде и Фанни Каплан) неосторожно перешагнул границы дозволенного и чуть не поплатился жизнью. Вторая - о том, какой трагедией закончилась поездка брянского ансамбля диско, который так и не поехал на конкурс в Москву. Третья - о том, какие невыносимые унижения приходится преодолевать труженикам некоего "Свободного телевидения". Все три, короче говоря, легко отнести к разряду "производственных пьес", когда-то модному, а ныне, воображалось, сгинувшему жанру. Хотя в известном приближении можно сказать, что жанр этот в России существовал задолго до Александра Гельмана, а родоначальником его я бы осмелился назвать Александра Сергеевича Пушкина с его "Борисом Годуновым", где разрабатывается одна из главных тем русской производственной пьесы - вопрос о власти.

Сегодняшние драматурги не всегда догадываются, в каком именно жанре написана их пьеса. Худо, когда ошибка облекается в неподходящие обертки и лукавые словеса. Случай Шишкина - лучшее тому доказательство. Показ его пьесы готовил Владимир Епифанцев. Мило все вышло, весело даже, но на обсуждении вдруг выяснилось, что пьеса Шишкина не просто пьеса, в которой автор иногда удачно, а иногда - не дорожа вниманием и временем слушателей, эксплуатирует штампы сознания, поведения и речи. Что перед нами - нечто алхимическое, где за каждым словом, того гляди, проступит золотая жила? Далее последовало обычное для всякого субкультурного продукта кликушество. Что поделать (и даже увы!), но золото, может быть, и залегающее там, но слишком уж глубоко, публике пока не открылось.