Балет Мариинского театра показал в Москве "Драгоценности" Джорджа Баланчина, премьеру текущего театрального сезона. Гастрольный проект продюсерской фирмы "Постмодерн-театр", регулярно балующей москвичей петербургским балетом, вызвал большой ажиотаж, на подходе к Театру оперетты то и дело звучал полузабытый ныне балетоманский вопрос о "лишнем билетике".
Этот спектакль в трех частях, поставленный Баланчиным в 1967 году, - танцевальный "портрет"-спектр человеческих представлений о сущности изумрудов, рубинов и бриллиантов (названия камней - одновременно и названия отдельных частей балета) и вместе с тем - большой парадный портрет баланчинской манеры. Только Баланчин, певец женственности-символа и женственности телесной, на сцене творивший сверкающий танец совершенных балерин, а в жизни женившийся на своих примадоннах, обожающий драгоценные камни и самолично выбиравший украшения и духи танцовщицам своей труппы, - только он мог так дерзко выстроить метафорику и буквальность триады "блеск драгоценных камней - блеск балетной техники - блеск женской красоты". Только Баланчин мог так пронзительно обыграть в танце понятие ювелирности: различное мерцание граней в единой мозаике большого колье, тщательность отделки деталей, изящество огранки драгоценностей (танец) неотделимо от изящества оправы (исполнители). Только Баланчин сумел задать так много значений числу "три", ключевому числу "Драгоценностей", из которого рецензентами выжаты, кажется, все возможные смыслы. Обязательный набор мифа Баланчина в "Драгоценностях": три танцевальные школы, традиции которых воплощены в трех частях балета - французская, американская и русская; три стиля - неоромантизм, "острый" модернизм, неоклассицизм. Отмечены три типа женщины и балерины, изображенных в неизобразительном танце Баланчина: элегическая, "роковая" и гармоничная. Прочитаны три типа ностальгических реминисценций Баланчина о всех бродвеях Америки, о российском балете времен "Жизели" и позднего императорского театра. Что еще? Три цвета камней и, соответственно, три эмоциональных восприятия цветов: зеленый ("Изумруды"), пурпурный ("Рубины"), прозрачно-белый ("Бриллианты"), с соответствующими балеринскими пачками. В этом же русле - слова, высказанные в программке гастролей худруком театра Валерием Гергиевым: "Драгоценности" есть типичное для Баланчина сочетание "холодного космополитизма и странной, неизъяснимой сентиментальности". Любители расширительных толкований могут прибавить еще и модную мистическую символику драгоценных камней.
"Драгоценности" - с разрешения и с репетиционной помощью Фонда Баланчина, седьмой опус мэтра в Мариинке. И очередной повод для упражнений отечественной критики, исписывающей километры бумаги рассуждениями о совпадениях и расхождениях российского "петипизма" (от Петипа) с требуемым в данном случае "баланчинизмом". Специалисты рассуждают об исполнительской музыкальности как самой труднодоступной категории Баланчина в России и с трепетом следят за профессиональной интригой: как кажущаяся простота исполнительского подхода (тут и там - классическая лексика) коварно оборачивается сонмом трудностей, подчас непреодолимых.
Когда-то животрепещущий вопрос адекватности копии оригиналу на самом деле уже утерял первоначальную остроту. Опыт Мариинки и ГАБТа в освоении наследия "Мистера Би" показывает, что российский Баланчин есть и, видимо, будет чем-то вроде английской речи континентального европейца. Образованные люди Европы говорят на этом международном языке бегло, но по-своему, без лондонского произношения. В Мариинку, как и в ГАБТ, пора приглашать не только американских постановщиков балетов Баланчина, но и педагогов баланчинской школы танца, которые, наконец, внушат нашим артистам, что при освоении новых художественных горизонтов, кроме интуиции, необходимо еще точное умение.
Первая часть балета, "Изумруды", поставлена на музыку Форе из "Пелеаса и Мелизанды" и "Шейлока", вторая, "Рубины", танцуется со Стравинским ("Каприччио для фортепиано с оркестром"), третья - с Третьей симфонией Чайковского. В "Изумрудах", как их описывал сам Баланчин, "две ведущие пары, трое солистов и кордебалет из 10 девушек", па-де-де с ансамблем сменяется двумя вариациями и па-де-труа с общим финалом. В музыке царит несколько "удушливая" неторопливая элегантность, но лексика Баланчина игрива и откровенно кокетлива. Правда, кокетство это - не игра балерины плечиком или стреляние глазами в зал, но вызов, создаваемый остриями пуантов, переборами виртуозных стоп и завораживающими "плетениями" рук. Солистки "Изумрудов" - Жанна Аюпова и более справляющаяся с техникой Вероника Парт предпочли все же первый, привычный вариант: больше улыбаться, а все остальное прилагается. Самым баланчинским исполнителем здесь был Антон Корсаков - как и положено в эстетике "Мистера Би", танцовщик блеснул грамотными заносками - и моментально создал требуемую атмосферу.
"Рубины" - баланчинский драйв, оклассиченное кабаре, оканканенная классика. Здесь все на грани фола, но безупречное чувство меры Баланчина держит сооружение в положении увлекательного риска. Тем ответственнее задача исполнителей: им нельзя пережимать в шиковании и брутальности, иначе конструкцию перекосит на один бок, и рубины превратятся в стразы. Увы, именно это проделывали Диана Вишнева и Вячеслав Самодуров, а вслед за ними и кордебалетные мальчики и девочки. Лишь Майя Думченко почувствовала нужную степень искрометности: ее моторные синкопы и рафинированная капризность ложились точно в "яблочко".
Ульяна Лопаткина вместе с Игорем Зеленским царствовала в "Бриллиантах", музыкально состоящих из двух скерцо, медленной части и роскошного полонеза для 34 танцовщиков. Танец Зеленского в этом балете впечатляет как техникой, так и стильностью: невозможно годами работать в родной труппе Баланчина "Нью-Йорк Сити Балле", пропустить через собственное тело 25 баланчинских балетов - и ничему не научиться. Что касается Лопаткиной, то она, как ей обычно свойственно, величаво плыла в неведомых трансцендентных сферах, изредка взрываясь молниеносными энергетическими вспышками. Очень красиво, глаз не оторвать. Но, кажется, из другой оперы? Или балета "Лебединое озеро".