Новоселье

В ШЕСТОЙ раз Челябинский театр "Манекен" при поддержке Союза театральных деятелей России собирает "Театральные опыты". Возникший в середине 60-х как любительская студия, этот театр планомерно переплавляет студийную энергию, которая, общепризнанно, не дает творчеству окостенеть в стойкий профессионализм. Театр "Манекен" - метафора непрекращающегося становления.

Именно поэтому организаторские способности "Манекена" дюжину лет назад были направлены на создание фестиваля, на котором бы собирались такие же вечно юные, вечно растущие театры-студии. С каждым годом эта идея становится все более актуальной. Приехавшие в этому году студии существуют на белом свете 8-12 лет: это театры, рожденные перестройкой, театры частной инициативы, театры альтернативной художественной воли. Именно способ организации или даже самоорганизации в каждом конкретном случае становится сегодня одной из самых интересных тем в театроведческом разговоре. Что сталось сегодня с теми, кто начинал осваивать новое искусство и его новые формы: кто-то (несравнимое большинство) не перенес окончания перестройки, кого-то все более и более засасывает в провинциальные любительские формы (в основном столичный диагноз), кто-то сумел муниципализироваться и приобрести авторитет у властей, кто-то включился в мейн-стрим, кто-то зарабатывает деньги на Западе, кого-то уничтожили уездные князьки (печальную исповедь директора знаменитого геленджикского театра "Торикос" читайте в ближайших номерах "НГ"). Одним словом, "Театральные опыты" - фестиваль отважных театров, строивших здание искусства в то время, как иные собирали капиталы.

Театр "Манекен", умеющий и развлечь, и заработать, любят в Челябинске. Когда прощались с кинопрокатом, не забыли дать подвальному театру новую сцену - кинотеатр Пушкина. А когда недавно новая сцена с двумя площадками была запущена в ход, предпочли не отнимать и старую, камерную. Райская ситуация для фестиваля.

Новоселье режиссер и художественный руководитель "Манекена" Юрий Бобков сделал предметом своей последней работы - спектакля "Долгое счастливое Рождество". В пьесе Торнтона Уайльдера мы становимся свидетелями нескольких рождественских обедов американской семьи на протяжении века. За полтора часа сценического времени провожаем в последний путь уходящих из жизни и встречаем новорожденных - ритм семьи в ускоренном движении. И именно рождественское таинство, рождественский обеденный ритуал, который семья скрупулезно исполняет, примиряет нас с неумолимым законом природы: в Рождество появляется Тот, Кто каждый год уходит от нас и каждый год возвращается. Время учит терпимости к утратам.

Самое юное поколение героев пьесы переезжает в новый дом, и, как бы им ни хотелось изменить рутинный ход семейного ритуала, традиция окажется сильнее, и все так же и с теми же словами будут передаваться тарелки, а ухаживать за гостями будет все тот же слуга. Юрий Бобков решил мифологизировать собственную историю и насытил спектакль самоцитатами - там фрагмент сценографии, там музыка, вызывающая у поклонников театра сонм воспоминаний, там - инкрустацией - целый фрагмент "Нашего городка", который когда-то Бобков ставил. Семья "Манекена" переехала в новый дом, и здесь тоже надо устанавливать новый ход вещей с памятью о старом.

На первом плане - стол, наверху - елка, за тюлевой пеленой - бассейн, в котором плавают свечки, с бассейном зал соединяется черной - справа - и белой - слева - дверьми. Уходя из мира через черную дверь, человек возвращает свою свечу в бассейн, а новорожденный ту свечку подхватывает. Западнохристианская идея Чистилища - кладбища нерожденных душ - объединила обе стороны жизни. Мы находимся в очень уютном, обжитом, компактно сбитом пространстве, которое действует четко, как японская техника. Постигая форму общежития людей, мы постигаем ритм жизни, в котором живут персонажи, а заодно и саму их жизнь.

Такой "формальный" театр освобождает актеров, делая их сверхмарионетками, которым достаточно десяти реплик, чтобы создать сильный образ. Есть пьесы, в которых не требуются характеры, написанные жирными красками: кустодиевские женщины не нужны, достаточно и крестьянок Малевича. Драматургия спектакля заключается в прохождении по круговороту жизни и смерти: легко, незаметно уходит в черную дверь овдовевшая супруга; подошедши к заветной двери, сестра возвращается, услышав мольбу живых о помощи; коляска с ребенком-первенцем на радость семьи выплывает из белой двери и медленно, бесповоротно тут же въезжает в черную; убитый на войне сын стремительно вбегает в ворота смерти. Нежданная смерть, нежданное рождение - все не в наших руках.

Если режиссер ставит это себе целью, то найти в абсурдистской пьесе Сэмюэла Беккета "О счастливые дни" гуманистическое содержание просто, даже очень просто. Это шедевр драматургии, в котором Беккет преодолевает себе же положенные рамки и становится классиком не только благодаря нетленности пьесы, но и благодаря известной классичности, "общепринятости" чувств героини.

В новой постановке "Счастливых дней" Владимира Михельсона (Театр "Особняк", Санкт-Петербург) гуманистичный абсурд приобретает черты сугубо бытового, квартирного абсурда - возможно, того, что любили шестидесятники. Перед двенадцатью зрителями близко-близко сидит Винни (Лиана Жвания), ее фигуру окружают, может, даже застинают кухонные принадлежности - мясорубка, электроплита, кофеварка, раковина, зеркало, разделочные доски, терка. За ее плечами - спинка дивана, на котором спит муж Вилли (Дмитрий Поднозов). Со всеми подробностями она готовит ему завтрак. С режиссерским упрямством Владимир Михельсон превращает сюрреалистические и абсурдистские картины (в пьесе Винни сидит по грудь, а затем по шею в песке) в элементарные реалии, уничтожая метафоры и аллегории. Возникает эффект "обратного перевода": Михельсон возвращает автору образ пьесы - такой, как ее могли понять только в России. Из такого, мол, сора рождается метафора Беккета. Одинокая женщина, погрязшая на кухне как в песке, муж, днями не разговаривающий с женой, - то ли от того, что вечно не тверез, то ли от того, что перенес нейрохирургическую операцию. По сути, это "Счастливые дни", сделанные в стиле "Маленькой Веры".

Во втором акте зрителей приглашают за стол, где угощают водкой, зеленью и свиными бифштексами, сделанными Винни в первом акте. Спектакль обретает здесь очень простой и даже очень банальный смысл: знаменитая питерская актриса Лиана Жвания играет спектакль о женской судьбе. Праздник - в радость, кухонный быт - вешаться хочется...

Прикрепленные к столу, висят блестящие шарики в виде сердечек. Когда женщине станет совсем невмоготу, она возьмется за них, как за последнюю нить ускользающей жизни. На шариках начертано: "You"re so special" - вот, собственно, и все, что рассказывает нам о Винни петербургский спектакль. Странная эта женщина!