Портрет нетрагического героя

ВЫСТУПИВШИЙ не так давно в том же "Октябре" с повестью "Последняя газета" (которая, кстати сказать, никаких восторгов у критики не вызвала - вопреки, кажется, определенным ожиданиям) Николай Климонтович публикует новую повесть "Конец Арбата" ("Октябрь" # 4), менее "выпендрежную" и потому куда более симпатичную.

Используя крайне популярный среди писательской братии "мемуарный" прием, то есть повествуя о якобы действительно происходивших событиях как бы от своего имени (вне зависимости от того, вымысел все это от корки до корки или максимально возможная правда), Николай Климонтович попадает на крайне выгодное для него повествовательное поле. Авторская стилистика, маркированная легкой ироничностью вкупе с умением ловко подставлять одно к другому слова, очень подходит для такого рода письма, делая из чтения занятие, во-первых, необременительное и даже приятное, а во-вторых, позволяя автору - на полутонах, по существу, без единого острого угла выстроить сносный сюжет, допускающий - при известном усилии - пару сентиментальных вздохов у финишной ленты.

Но ни в коем случае не слез - ни катарсисных, ни мелодраматических.

"Конец Арбата" по генеральной интонации представляет собой ностальгическое воспоминание об утраченном прошлом - если не прекрасном, то по крайней мере милом. Три составляющие этой ностальгии - время, место и обстоятельства. Время - не только потому что прошедшее, но и потому что обозначает детство и юность автора. Место - не только потому что под Калининским проспектом погребены Арбатские переулки, где происходит основное действие, но и потому что неудержимо меняется сама любезная сердцу Москва. Обстоятельства - потому что человек, родившийся в Советском Союзе, время от времени может ощущать себя невольным эмигрантом в той стране, где живет теперь.

Последнее, кстати, у Климонтовича проявляется порой в очень странной манере. Достаточно точно воспроизводя детали быта недавнего советского прошлого (без излишней "бюрократической" дотошности, чем порой грешат нынешние писатели, воображая, должно быть, что пишут для далеких потомков, либо сплошь пораженных амнезией современников, или уж прямо для иностранцев), то есть художественно воссоздавая необходимую для сюжета фактуру, Климонтович пару раз срывается в какие-то восторженные всхлипы по поводу невозможности теперь "вести подобный образ жизни: не заботясь о пропитании, но будучи при том одетым, обутым, всегда сытым и пьяным - на то и был у нас социализм...".

Речь идет, разумеется, о богемствующей молодежи, прожигающей жизнь в разных "Ивушках" и на крымских пляжах по сезону. Боже упаси морализировать, но есть в этих вздохах какая-то то ли дрянь, то ли фальшь. В том, как эту сторону жизни представляет сам Климонтович, присутствуют лишь две характеристики - выпивка и беспорядочный секс. А это, как говаривал один драматический персонаж, "немного неприлично, довольно смешно и очень приятно. При чем же тут смерть?".

В остальном же "Конец Арбата" представляет собой довольно нехитрое повествование о близком родственнике повествователя (повествователь, кстати, тезка автора), с которым его в детстве связывала теснейшая дружба, так что они были как братья, о разных случаях из их общих детства и юности, о том, как их пути впоследствии разошлись и как этот Шура в конце концов, не справившись с жизнью, покончил с собой.

Климонтович ставит себе задачу вывести неординарную личность - со "стержнем", как он сам это обозначает, с определенным внутренним благородством, которое и мешает этой личности приспособиться к обстоятельствам жизни, лишает необходимой гибкости, что и определяет ее финальный крах. Но на трагическую фигуру Шура как будто не тянет - и тем самым Климонтович (хоть бы и подспудно) работает на идею о принципиальной нетрагедийности текущего времени.

Трагической фигуре, чтобы развернуться в полную силу, потребны соразмерные обстоятельства, а Шура натыкается все на какие-то пустяки: связался со шпаной, в результате оказался за дверьми школы, на даче, выпивая с веселой компанией, дал по морде (совершенно заслуженно) сторожу и, чтобы не попасть в тюрьму, прямиком отправился в армию, мечтал любить прекрасную женщину, а попадались одни шлюховатые вертихвостки, пока не женился в конце концов на стерве, которая стала ему изменять с его собственным племянником.

А между тем в каждой из ситуаций, которые предлагала ему жизнь, он стремился найти свой смысл - и по-своему реализоваться. Он умудрялся обнаружить осмысленность в стройбатовской службе и выполнял там свой долг, даже гордясь своим новым положением, отличным от положения его столичных товарищей. Став в конце концов инженером, он писал какие-то безумные проекты по интенсификации рабочего процесса, отчего много потерял в глазах не только начальства, но равных себе коллег.

Причину столь роковых для нее черт личности Климонтович видит в родовой принадлежности героя, по отцу ведущего линию от каких-то родовитых дворян, по матери же - от самой сохи. Неосознанное бремя дворянского служения долгу и есть тот самый стержень, которым Климонтович склонен объяснять хронический диссонанс своего героя с действительностью. Таким образом, драматизм его положения заключается в том, что он, внутренне предназначенный служить (Климонтович укажет, что в юности его лицо было таким, которые он после видел на фотографиях офицеров и особенно юнкеров Белой армии), не имеет объекта, к которому можно было бы приспособить эту форму активности. Все, к чему ни пытается прилепиться Шура, оказывается мелким, ничтожным и часто даже гнусным.

Особенного ума у Шуры нет. Поэтому плохо руководимое им сердце и приводит Шуру к известному концу. В финале повествователь просит у него прощения, за то что остался жить в нашем новом недостойном времени, предполагая, что, возможно, эти новые обстоятельства показались бы его другу еще более непригодными для жизни честного человека.

И здесь опять звучит фальшивая нота. Честному человеку жить везде одинаково. И честный человек это прекрасно знает...