Ему двадцать лет

	Юбиляр Юрий Норштейн. Фото Фреда Гринберга (НГ-фото)

МОЖНО с уверенностью сказать, что в нашем отравленном разными, отнюдь не только машинными выхлопами городе существует одно экологически безупречно чистое место. Находится оно на пятом этаже Музея кино и называется "Выставка Юрия Норштейна и Франчески Ярбусовой. "Сказке сказок" - двадцать лет".

Что можно показать на выставке, посвященной фильму? Во-первых, сам фильм. И не только юбилейный, но и три других, сделанных теми же авторами в разные годы. Видеокассеты к вашим услугам. Смотрите хоть целый день. Во-вторых, эскизы, наброски, зарисовки, раскадровку, заявку на фильм, варианты сценария, размышления Юрия Норштейна обо всем на свете: об истории фильма, о детстве в Марьиной Роще, о соседях по давно не существующему дому, о родственниках, о друзьях. Потому что все это вошло в фильм, который автор считает самым своим главным, самым личным и самым исповедальным.

И все же никакая это не выставка. Это живое пространство, густо населенное разными двуногими, четвероногими, рогатыми, крылатыми, ухающими, охающими, поющими, говорящими и молчащими существами. Здесь и заблудившийся в тумане ежик, и борющийся за свое достоинство обездоленный Заяц, и лишившая его жилплощади нахалка Лиса, и обреченные на вечную невстречу Цапля и Журавль, и добрый дух любого жилища - знакомый каждому с колыбели серенький волчок. Неужели этому скорбному, мудрому, кроткому и по-детски лукавому персонажу "Сказки сказок" только двадцать лет! Его глаза - глаза существа, побывавшего на том свете. Прообразом волчка стал вынутый из воды котенок, которого пытались утопить, привесив ему на шею камень. Вот он глядит на нас с обрывка какой-то французской газеты, Бог весть какими ветрами занесенной в наши края. Волчок с глазами чудом спасенного котенка так и обитает между тем и этим светом: в готовом к сносу, но все еще хранящем людское тепло доме, на окраине ошалевшего от собственных скоростей и шума городе, в доживающей последние дни, но еще наполненной шорохом и хрустом роще, в грезах поэта, в чьей-то памяти, в дреме младенца, привыкшего засыпать под звуки вечной колыбельной: "Придет серенький волчок и ухватит за бочок". Именно так должен был называться и сам фильм. Но в те серенькие застойные времена серенькие начальники запретили серого волчка, и название пришлось заменить. Фильм стал "Сказкой сказок", что тоже неплохо, поскольку звучит почти как "Песнь песней". В этом названии присутствует вечность, что вполне справедливо, поскольку фильм - о вечном. Некоторые его эпизоды существуют в рабочих эскизах с пометкой "Вечность". А вечность - это множество скоротечных мгновений обыденной жизни: женщина стирает, рыбак убирает сети, младенец посапывает в коляске, девочка прыгает через скакалку. Но ведь это - сказка. Поэтому скакалку крутит бык, кот охотится за рыбой, сильно превосходящей его в размерах, а под вечным деревом за вечным столом сидит вечное семейство. Но вечное ли? Ведь на земле, кроме мира, есть еще и война, которая, вламываясь в жизнь, диктует свои варварские законы. Вот довоенная танцплощадка, где под неярким фонарем кружатся пары. И вдруг сбой, будто пластинку заело. Нет кружащихся пар. Есть стоп-кадр: застывшие фигурки обнимающих пустоту одиноких женщин. А где же те, с кем они только что танцевали? В мчащемся на фронт эшелоне, во след которому летит осенний лист. Обессилев, лист медленно опускается на воду, где на глубине плывет шевелящая немым ртом рыба. Она нема, как горе тех, в чей дом пришла похоронка. Вот они, мятущиеся в воздухе бумажные треугольники с едва различимыми словами: "Ваш муж┘ брат┘ сын геройски погиб┘ награжден посмертно┘" На выставке им отведено специальное узкое темное пространство, где нет ничего, кроме писем с фронта, многие из которых написаны химическим карандашом. И я храню такие же письма отца, погибшего в 42-м. "Утомленное солнце┘" - это довоенное танго будет звучать и после войны. И наигрывать его будет одноногий гармонист, которому посчастливилось выжить.

Смена скоростей, смена звуков, смена кадров. Область тьмы сменяется областью света, где под музыку Моцарта бесшумно падают с заснеженных ветвей спелые яблоки, где румяный, как яблоко, мальчуган угощает гигантским плодом огромную ворону, а мужчина пьет из горла под непрерывный пилеж своей розовощекой спутницы. Область мира и света творят поэты. Потому и свет так ярок, и яблоки столь велики и румяны, и рыба больше кота, и бык прыгает через скакалку. А вот и сам поэт, бредущий со своей лирой мимо сидящих за трапезой людей. Его приглашают к столу, ему наливают вина, он пьет вино и поет свои вечные песни. А потом наступает ночное бдение при свече, которую, плюнув на лапу, решительно гасит по-хозяйски развалившийся на столе кот. Но свет не исчезает. Он исходит от ослепительно чистого листа бумаги, на котором вот-вот появятся стихотворные строки. Осторожней, поэт. Отодвинь листок от края стола, не то придет серенький волчок и его утащит. Но поэт не слышит. Он, как и положено поэту, где-то витает. А волчок, как и положено волчку, схватил белый лист, свернул его в трубочку и уволок в лесок под ракитовый кусток, где трубочка превратилась в орущего младенца. Жизнь порождает жизнь. Я всегда помню эпизод, в котором идущий по дороге путник-поэт, неожиданно пропав, появляется снова, но где-то дальше, на другом отрезке пути. Тот это поэт или другой не суть важно. То есть важно, но не для вечности.

Однако вечность творится смертными, которых нельзя забывать. На выставке есть территория любви, посвященная памяти тех, с кем дружил и работал Юрий Норштейн. Это композитор всех четырех фильмов М.Меерович и ушедший совсем недавно оператор А.Жуковский. Замечательные слова написал им вдогонку Юрий Норштейн. А рядом стенд, посвященный ныне здравствующей замечательной художнице, жене Юрия Норштейна Франческе Ярбусовой, человеку сколь одаренному, столь загадочному и достойному отдельного большого разговора. Сейчас они вместе продолжают работать над фильмом по гоголевской "Шинели". Отснято только двадцать минут, но и их довольно, чтобы понять, что фильм состоялся. Норштейн считает, что маленький человек Акакий Акакиевич на самом деле фигура космическая и всевременная. Собственно, все картины Норштейна об этом. Все его персонажи - существа "невеликие", обделенные, нелепые, смешные, незащищенные, заблудшие и абсолютно живые. Они не в ладах со своим временем и выпадают из него прямо в космос. Вглядитесь в лицо Акакия Акакиевича. У него ведь глаза волчка. А еще он похож на поэта из "Сказки сказок". Он и есть поэт. Только у поэта из "Сказки" светится чистый лист бумаги, а у писаря Акакия Акакиевича сияет каждая рожденная им буква. И тот и другой живут вдохновенно.

"Это должен быть фильм с поэтом в главной роли", - писали Людмила Петрушевская и Юрий Норштейн в своей заявке на "Сказку сказок". Сегодня фильму, признанному в 83-м году мировой кинокритикой лучшим мультипликационным фильмом всех времен и народов, стукнуло двадцать. Дай Бог ему и его создателям долгих лет жизни.