Анджей Вайда: человек-алмаз

	Анджея Вайду наконец признали в Америке.

ШЕСТОГО марта самый знаменитый польский режиссер Анджей Вайда отметил свое 74-летие. А 26 марта автор "Человека из мрамора" и "Человека из железа" получит в Лос-Анджелесе "Человека из золота". То, что Анджея Вайду наконец-то признали американцы, конечно, делает честь им, а не ему, давно ставшему одной из ключевых фигур послевоенного европейского кино.

Кто знал бы местечко Сувалки, если бы там не родился в 1926 году пан Анджей, чьей последней работой на сей момент является пользующаяся громадным успехом в Польше экранизация "Пана Тадеуша" другого польского классика и услышанного пророка - Адама Мицкевича. От "Поколения" до "Пана Тадеуша" - более трех десятков фильмов Анджея Вайды, который довольно скоро из "певца поколения" превратился в своеобразного кинематографического творца "вечного полонеза" о судьбе Речи Посполитой не только в стародавние времена, но и в нынешние дни. "Еще Польска не сгинела..." - этот романтически-трагический рефрен пронизывает практически все работы мастера, который порой не может не иронизировать, более того - открыто издеваться над понятием "польского гонора", но непременно признается подчас в мучительной любви к отчизне.

Проще всего видеть нежную приверженность режиссера "родным палестинам" в историко-эпическом "Пепле" по Стефану Жеромскому или в мощной социальной фреске "Земля обетованная" по Владиславу Реймонту, в особо трогательных и буквально пронзающих душу вроде бы акварельных экранизациях Ярослава Ивашкевича - "Березняк" и "Барышни из Вилько". Но, как это ни странно, типичная "польскость" Вайды непостижимо ощущается и в ряде "русских проектов" ("Сибирская леди Макбет" по Николаю Лескову, "Пилат и другие - фильм на Страстную пятницу" по мотивам "Мастера и Маргариты" Михаила Булгакова, "Бесы" по Федору Достоевскому, "Настасья" по мотивам "Идиота" Достоевского), и в иных заграничных произведениях ("Теневая полоса", "Дантон", "Любовь в Германии"). Правда, и тут можно было бы найти элементарное объяснение в схожести чувств "славянской души", по-своему понимающей даже историю Христа; в том, что режиссер все равно обращался к сочинениям поляков по происхождению ("Дантон" - пьеса Софьи Пшибышевской, "Теневая полоса" - роман Джозефа Конрада, настоящая фамилия которого - Коженевский); или же по-прежнему, как в "Любви в Германии", касался одной из генеральных тем собственного творчества о "скорбной участи поляка на войне".

"Особенности национального миросознания", по Анджею Вайде, заключаются в том, что человек духа, преисполненный романтического порыва, оказывается сражен историческими катаклизмами, социальными потрясениями или превратностями судьбы. Название его "Летны" - это дословно "Летучая". Речь идет о лошади с такой кличкой, но и польская конница, с саблями наперевес, наивно и бессмысленно (с точки зрения скептиков и прагматиков) идущая в атаку на немецкие танки, - это тоже парадоксальное проявление "летучести Духа", который, как известно, "веет, где хочет". Иешуа и Дантон - те же идеалисты-романтики, в одиночку бросающиеся на устранение несправедливостей мира, зовущие людей к борьбе за духовное освобождение и получающие в ответ предательство единомышленников, неминуемую смерть, а главное - извращение своих идей и учений.

Вот и два самых политизированных произведения польского режиссера - дилогия "Человек из мрамора" и "Человек из железа", - если к ним внимательно приглядеться и отбросить всякую идеологическую предубежденность, оказываются не чем иным, как современными притчами не только о столкновении человека-индивидуума с безличной системой подавления, но и о настойчивом противостоянии этому все извратившему обществу тех избранных людей, которые искренне преданны своей идее и уже поэтому являются идеалистами. К тому же в обеих картинах с редкостной остротой поставлена проблема взаимоотношений художника и власти, любого проявления истинно творческого человека и нивелирующего принципа существования в государстве "равных", не терпящих тех, кто смеет выделяться из общего ранжира. Пересматривая сейчас эти ленты, подвергнувшиеся оскорбительному разносу в советской прессе (особенно досталось "Человеку из железа" от критика Евгения Суркова), понимаешь, что их автор был отнюдь не конъюнктурен и сиюминутно злободневен, а прозорливо глядел в будущее. Пройдет эпоха открытой сшибки романтиков (к коим следует отнести и Леха Валенсу) с ненавистным общественным режимом - и наступит новая эпоха "человека из глины", каковым, например, кажется тележурналист Винкель в исполнении актера Мариана Опани.

Собственно говоря, Вайда предупреждал об опасности "тихого обуржуазивания" еще с момента появления в 1960 году "Невинных чародеев", тем более в "Охоте на мух" (1969), еще через девять лет - в фильме "Без наркоза", последний раз - в "Девочке Никто" (1996). Кстати, если принять в качестве гипотезы этот девятилетний цикл возвращения польского постановщика к теме "вырождения былых идеалов" и ловкой мимикрии тех, кто прежде считался человеком благих намерений и достойных поступков, то экранизация "Бесов" (несмотря на то что сам Анджей Вайда стесняется этой картины, считая, что пошел на недопустимые уступки французским продюсерам) прекрасно укладывается в данный тематический ряд.

И то, что он в 90-е годы все-таки предпочитает замкнуться в военной истории ("Корчак", "Перстенек с орлом в короне", "Страстная неделя") или в еще более давних временах, как в "Настасье" и "Пане Тадеуше", свидетельствует вовсе не о бегстве от сегодняшней реальности, а о том, что она Вайде неинтересна по причине угаданности многого еще три-четыре десятилетия назад.