Сергей Шаповал
 |
 |
|
Поэтическая печаль в глазах Бориса Рыжего. Фото Натальи Преображенской (НГ-фото) |
- БОРИС, вы, пожалуй, самая загадочная персона из всех лауреатов Антибукера, многие остались при мнении, что Рыжий - это псевдоним или кличка.
- Я публиковался в журнале "Урал" с 1993 года, были у меня публикации в "Звезде" и "Знамени", в общем, я считал себя известным поэтом. Поэтому меня удивило то, что про меня понаписали журналисты. Немного обидно, что человека замечают только после того, как он получил премию, до этого, выходит, никто на него не обратил внимания. По каналу "Культура" сообщили, что премию получил 30-летний (хотя мне 25) поэт, пишущий под псевдонимом Рыжий о новых русских бандитах. Я был в шоке! Мой отец - известный ученый в своей области, мой сын ходит в детский сад, у меня на Урале полно родственников, и вдруг нашу фамилию объявляют псевдонимом! А кличка у меня была Ржавый.
- Как вы начали писать?
- Случилась вот какая история. Мне было лет 14, мы в школе дразнили одного мальчика, он был пионером, страшным активистом, мы рисовали карикатуры на него, он о нас написал сатирическую заметку в журнал "Костер". Потом до нас стали доходить слухи о его принадлежности к сексуальному меньшинству, и я написал такую эпиграмму: "Ты же был пионером, // Ты же был активистом, // Нынче стал не в пример нам // Гомосексуалистом". Я до сих пор люблю это стихотворение, с него все и началось.
- А когда вы открыли для себя значение поэзии?
- Лет в 13, когда прочитал Пастернака. Я понял, что есть другой мир, что, если человек не стремится его постичь, он обречен жить в одномерном пространстве... Я не знаю, что такое поэзия, я не знаю, за что я ее люблю, но то, что я люблю поэзию, - это точно.
- Кто ваши поэтические кумиры? В ваших стихах назван некий ряд имен, критики сразу же поместили вас в определенную традицию, восходящую к Денису Давыдову.
- Это совершенная чушь! У меня был период, когда я писал под Георгия Иванова, под Ходасевича, у меня было какое-то количество сентиментальных плаксивых стихов. Потом все это резко от меня отошло, что в общем логично: либо ты остаешься эпигоном, либо становишься поэтом. Если говорить о важных для меня поэтах, то я, пожалуй, назову Заболоцкого. Очень серьезно отношусь к творчеству Слуцкого, его трехтомник перечитываю до сих пор.
- Обратимся к прозе жизни. Чем вы занимаетесь, как зарабатываете?
- До недавнего времени я был в аспирантуре в Институте геофизики, я там тусовался, сидел с умным видом, смотрел на какие-то карты. А совсем недавно Николай Коляда, который стал главным редактором журнала "Урал", пригласил меня на работу, так что теперь я зарабатываю литературным трудом.
- Сейчас модно стало говорить о том, что настоящая культурная жизнь переместилась из столицы, где все сводится к тусовкам, в провинцию, один из ярких примеров - Екатеринбург. Что вы скажете по этому поводу?
- Там, безусловно, есть очень талантливые люди - Коляда, Славникова, Горланова, Верников. Но проблема в том, что круг этот очень невелик, все друг другу быстро надоедают. Я должен признать такую закономерность: кто оттуда не уехал, из того ничего не вышло. К сожалению, это так. В провинции хорошо начинают, подают большие надежды, потом все куда-то уходит. Я думаю, сказывается недостаток среды. Я, кстати, в Москве получал только пряники, в Екатеринбурге - только пинки под зад. Меня там никто не рассматривает как серьезного поэта, пусть даже начинающего, в Москве ко мне отношение совершенно иного рода.
- Для литератора очень важной является проблема своевременного понимания собственной исчерпанности, лучше замолчать, оставив по себе хорошую память, чем работать, как на станке.
- Это действительно серьезная проблема. Мало кто отваживается замолчать. Сейчас держит паузу Еременко, у меня это вызывает глубокое уважение. Я об этом думаю, надеюсь, что, исписавшись, сумею заняться чем-то другим. Например, буду писать прозу. Мне есть что сказать.
- Что, если не секрет?
- Я десять лет живу в доме, где 90 процентов жильцов - бывшие заключенные. Я очень люблю этих людей, мне достаточно описать свой дом, получилась бы довольно толстая книга. Чтобы вы могли составить представление о том мире, расскажу такую историю. У нас в доме жили два брата, один из них зарезал человека, а другой вывез труп на грузовике. Об этом в доме знали все, знала вся местная шантрапа, милиция об этом узнала только через два года. Что-то в этом мире есть. Он очень повлиял на мое формирование. Но при этом я читал Пастернака. Интересно, что в этом не было противоречия. Ко мне приходили Череп, безногий Колян, мы играли в карты, потом они уходили, и я читал Пастернака. Я вел абсолютно хулиганский образ жизни, у нас все время что-то происходило. В двух словах об этом не расскажешь... Но с той жизнью покончено навсегда.
- А что на вас повлияло?
- Я женился, и все встало на свои места.
- Вы не боитесь, что за вами закрепится репутация певца приблатненного мира?
- Ответом на этот вопрос может служить подборка моих стихов, которая выйдет в мартовском номере "Знамени". Вы увидите, что я ушел от этой тематики. Скоро (так обещал Геннадий Федорович Комаров, а он человек слова) в Пушкинском фонде выйдет моя книга, в каком-то смысле она будет итоговой. Я попытаюсь изменить интонацию.
- И какая интонация возникает у вас сейчас?
- Гораздо более добрая, даже сентиментальная.
- Какова ваша поэтическая производительность?
- На полугодие у меня выпадает месяц-два активной работы, одно стихотворение я пишу примерно неделю, потом может быть довольно длительный перерыв.
- И о ваших ближайших планах.
- Собираюсь активно работать в журнале. О публикациях я сказал. А еще вместе с Евгением Рейном мы приглашены в Голландию, в Роттердаме пройдет поэтический фестиваль, посвященный 700-летию написания "Божественной комедии".
Дарья Гармоненко