О хорошем отношении лошадей

О СКАНДАЛЬНОМ эпизоде, описанном в мемуарной книге лауреата Сталинской премии и бессменного в последние годы претендента на премию Нобелевскую, слышали многие. В 1953 году Илья Эренбург устроил у себя дома званый ужин в честь знаменитого китайского коммуниста Го Можо. В числе приглашенных (высший свет сталинской Москвы, разумеется) была и некая советская кинозвезда по имени Валентина с чрезвычайно пышными формами. Китаец крепился, пил водку, опять крепился, а затем "поднялся, обошел стол (...) вытянул руки и крепко обхватил ее театрально выставленные напоказ груди - так крепко, словно решил не расставаться с ними никогда". Казус, несомненно, из ряда вон, однако сказать, что он - центральный во всем повествовании бразильского классика о своей долгой и необычной жизни, нельзя. Подобных эпизодов в книге много, и все вкупе они создают неповторимый эротический фон. Решительно все в мемуарах Жоржи Амаду пронизано счастливой, легкой, чисто латиноамериканской эротикой, без малейшего намека на пошлость.

Легкость и в другом - в композиции книги. Амаду описывает свою жизнь не хронологически последовательно от первых детских воспоминаний до старости, а калейдоскопически, живо переносясь через страны и континенты. За Москвой 1953 года следует родная Баия 1974 года, затем ангольская Луанда 1979 года, затем бирманский Рангун 1957 года, затем Париж, Тбилиси, Прага, Дели, Мадрид, Самарканд, Пекин, Лиссабон... И калейдоскоп имен: Камю, Пикассо, Неруда, Гагарин, Хикмет, Пеле, конечно же; Сартр, Анна Зегерс... Эпизод, и тут же, безо всякой задержки - другой, из другой эпохи, из другой географии. И тем не менее жизнь классика предстает читателю в ее логическом и непрерывном развитии. С юности и до зрелых лет Амаду - убежденный коммунист, со всеми непременными атрибутами такового: и подпольщиком был, и в тюрьме сидел, и искренне любил СССР. А потом неизбежное разочарование. Хронологически книга заканчивается 1992 годом, годом начала демократических реформ в России: "А та идеология, что представлялась нам когда-то кристально, стерильно чистой и безупречно научной, что смутила душу не одного интеллигента <...> оказалась догматической химерой. <...> Уходит то, что казалось вечным. Творится небывалое и немыслимое <...> Жаль только, что не удастся досмотреть до конца. А хотелось бы". Это из предисловия.

И еще одна легкость, редкая в мемуарных книгах: Амаду ни о ком не говорит гадостей и никого не осуждает. Даже самые критические моменты в его жизни описаны весело. А всех своих (по всей видимости, весьма многочисленных) любовниц Амаду тактично называет в книге одним именем - Мария. Но оговаривается, что после женитьбы на Зелии в его жизни не появилось больше ни одной Марии. О первой же и самой необычной "Марии" в его жизни читайте чуть ниже.

Еще одна особенность делает "Каботажное плаванье" эталоном мемуарного жанра. Согласимся, что ничего особенно оригинального в "рваной" или "пестрой" композиции нет. Да, Амаду на первый взгляд описывает все, что вспоминается в данный момент, делает эскиз, набросок, по ходу и по ассоциации вспоминает другое событие, новый эскиз... Но это не просто так. Где-то ближе к середине книги рождается сперва смутное, а затем все более осознанное и сильное желание узнать - нет, не развязку, а как раз завязку всего. В книге описано множество эпизодов, повествующих о любовных приключениях и самого мемуариста, и его друзей и знакомых, а с началом, если хотите, с "первым опытом" или же с "первой любовью", автор тянет. Заманивает нас вглубь книги, а ответа не дает. Любопытство нарастает, и Амаду мастерски его подогревает. Вот, кажется, здесь. Несомненно здесь, хотя до конца еще несколько десятков страниц. Но все же...

Двенадцатилетний Жоржи с приятелями, набравшись храбрости, впервые переступает порог публичного дома. Проститутки в восторге от юных клиентов, они усаживаются к подросткам на колени, целуют, тормошат их, каждая предлагая в наставницы себя. Но тут появляется хозяйка заведения (Амаду вывел ее потом в своем романе "Габриэла" под именем Марии) и буквально ревет диким зверем:

"- Марш отсюда, желторотые, сию же минуту убирайтесь прочь, бесстыдники! Не дай бог, узнают дона Жулиета с доной Эулалией, что их сыновья шляются к девкам! Вон!

И так вот нас, вконец обескураженных и сникших, с позором выставили из борделя, ибо под надежной защитой хозяйки его, Антонии-Кувалды, была мораль в городе Ильеусе".

Что, и все? - с разочарованием думает читатель. Не может быть, что Амаду не подведет нас к самому началу, когда Эрос, разлитый в самом воздухе Бразилии, в ее необычных и знаменитых на весь мир языческих обрядах, впервые вошел в душу и тело писателя.

И он вошел. На 374-й странице книги. И весьма, мягко говоря, необычным, даже извращенным для европейского сознания способом. Вот что произошло на фазенде "Санта-Эулалия" в 1924 году:

"Впервые я согрешил у нас в имении, и чистоту свою потерял с помощью нашей кобылы - существа нервного, статного, изящнейшего, пугливого, даже не хочется говорить - резвого, а стремительного, как птица. Я рос без присмотра, на плантациях какао, и множество раз видел, как совокупляются пеоны с ослицами и лошадьми. Моя кобылка - помимо прочих достоинств, отличалась удивительной, переливчатой мастью: французы называют это "changeant" - была весьма порочна. Стоило лишь хлопнуть ее по крупу, и она с готовностью подгибала передние ноги, становясь в позицию, отставляла хвост.

Любовь наша происходила на лугу при луне. Как я ревновал свою кобылу - она была мне неверна, изменяла с пеонами и жагунсу, с негром Онорио, с рыжим веснушчатым мулатом Диоклесио, с курибокой Аржемиро, со всеми подряд, не различая расы и классы. Любила, извращенка, мужчин".

За одно это откровение 87-летний Жоржи Амаду просто неотвратимо должен получить ближайшего Нобеля.