Близко к любви

	Чулпан Хаматова - героиня конца 90-х. Фото Натальи Преображенской (НГ-фото)

ВО ВТОРОЙ половине почти ушедшего столетия, на фоне наступающей, а потом и наступившей сексуальной революции, когда человечество окончательно спутало любовь с сексом, кинематограф сделал выбор в пользу последнего. И понеслось!.. Политкорректность отменяла один за другим вековые запреты, расширяя поле легального изображения любви практически до беспредела. В результате на базе "основного инстинкта" возникла всегда востребованная и соответственно весьма доходная отрасль кинобизнеса. Такого рода продукции в киномире полно, но главная трудность отборщиков МКФ "Лики любви" была не в том, чтобы из моря разливанного фильмов "про это" выбрать четырнадцать, достойных конкурировать по счету искусства. Тем более что отбор был программно ограничен европейским кинематографом. Устроители фестиваля на сей раз вознамерились представить картину кинопроцесса по возможности объективно, не искажая ее в угоду ханжам, но держа в уме наши национальные особенности. Мы мало продвинуты в сторону политкорректности, и ущербный "лик" гомосексуальной любви вряд ли бы нашел у нашей публики сочувствие. Это не Берлинале, где сексменьшинства самоутверждаются, как равные среди равных, жизнерадостно тусуясь на международном киноконкурсе "Тэдди". Зато с эротикой, каковую практически невозможно отличить от мягкого порно, мы освоились вполне. Десятилетие свобод не прошло даром для зрителей. Тем не менее под знаком русского Эроса по-прежнему немало страждущих чего-то "большого и светлого". Фестиваль ответил и на их романтические ожидания, а это по нынешним временам сложнее всего. Не только мировое, но и отечественное кино, однажды догадавшись, что любовь - не вздохи на скамейке и не прогулки при луне, уж больно легко смирилось с этим невдохновляющим открытием. Родное кино не было представлено ни в конкурсе, ни в ретроспективе - не нашлось ни одной картины, соответствующей регламенту фестиваля. Хотя не совсем понятно, почему составители забыли про "Осень" Андрея Смирнова, в свое время неслыханно смелую в показе любви.

По высокому счету о любви и впрямь все сказано. Это историко-культурный факт, и оспорить его, на мой взгляд, невозможно. Что еще можно рассказать о свойствах страсти после бунинских "Темных аллей", после Висконти и Бергмана. Даже скандальная "Империя страсти" Нагаси Ошимы, утвердившая в кино победу идей сексуальной революции, по эротическому напряжению не может сравниться с коротким рассказом Бунина "Дело корнета Елагина", сюжетно перекликающимся с фильмом японского режиссера. Но есть территории "близко к любви" (так, кстати, называется венгерский конкурсный фильм) - они и возделываются. Мастера реалистической школы предпочитают немеркнущий жанр "story". Итальянский фильм "Не от мира сего" (в Италии он выиграл пять номинаций приза "Давид" Донателло" и назван лучшим фильмом прошлого сезона) рассказывает историю душевных сомнений и метаний послушницы, чей выбор - стать Христовой невестой - однажды всерьез поколеблен. В ее руки попадает подкидыш, она отдает его в приют, где ребенку подбирают приемных родителей. За это время героиня находит мать малыша, знакомится с мужчиной, который мог быть его отцом. Она переживает смятение чувств, примеряя на себя роли матери и жены┘ Тонкое психологическое письмо (режиссер Джузеппе Пиччони), прекрасные актерские работы - на экране пульсирует мир души человеческой, мир нормальной, не травестированной нравственности. В незаурядном норвежском фильме "Суфлерша" режиссера Хильде Хейер история любви, замужества и горького разочарования рассказана как история душевных исканий романтической героини, суфлерши в оперном театре (актриса Хеге Шейен получила приз фестиваля за лучшую женскую роль). В жанре "простой истории" сделан и фильм - обладатель Гран-при фестиваля "Холостой ход" в постановке дебютанта Янеза Бургера. Черно-белая гамма и подвижная камера придают сюжету из провинциальных будней достоверность "жизни врасплох", а стилистика грустной комедии выводит под сурдинку до боли родную рефлексивную ноту. Эта родовая черта европейского кино в полной мере проявлена у Филлипа Гарреля в картине "Ветер в ночи" с Катрин Денев, благодаря чему Несравненная залетела на денек в Москву и украсила своим присутствием церемонию открытия фестиваля. "Ветер в ночи" - рефлексия на европейскую революцию 68-го года, время левизны и духовного подъема, закончившееся, как водится, спадом, разочарованием и стагнацией. Смысловой нерв картины проходит через нетривиальный любовный треугольник, но яблоко раздора - вовсе не женщина, хотя она прекрасна. Драма в духовном надломе - это внутреннее состояние сближает и трагически разъединяет всех троих. Героиня боится потерять возлюбленного, возлюбленный томится ощущением невоплощенности и экзистенциальной скуки. Знакомство с коллегой-архитектором, чья бурная молодость прошла в политических баталиях, вызывает у Поля острое чувство социальной зависти к поколению шестидесятников. Мировоззренческая проблематика фильма одного из крупнейших французских режиссеров, духовного наследника "новой волны", закодирована в стилистике, в виртуозно выстроенном изобразительном ряде, где каждый кадр, каждый план работает как послание.

В то время как современный типовой фильм о любви мыслит себя фильмом о сексуальных технологиях, вышеназванные картины исповедуют традиционную мифологию любви, и лишь по этому признаку их можно поставить в единый рейтинг. В регистре "типовых" тоже немало градаций. В блистательной и остроумной ретроспективе "История греха", придуманной киноведом Сергеем Лаврентьевым, прослежена эволюция телесности на экране - от скандальной экранизации "Тихих дней в Клиши" (1969), запрещенной к показу во многих странах, от фильмов Юрая Якубиско и Миклоша Янчо, подпольно снятых в соцлагере и положенных на полку до лучших времен, до "Раскатов грома" независимого американского режиссера Керта Мак-Дауэлла. Грехопадение киноискусства под натиском сексуальной революции с исторической дистанции в три десятилетия можно интерпретировать как протест против филистерской буржуазной морали, как метафору нонконформизма. Дистанция работает как инструмент остранения, переводя самые откровенные кадры из эмоционального в рациональный ряд. Мне удалось выдержать изрядную часть снятых на узкую пленку "Раскатов грома" (1975), самого крутого, по мнению знатоков, фильма фестиваля, и даже оценить жанровую игру изобретательной "порнухи" - это абсурдистская комедия, трагифарс с цитатами из классиков. Я стерпела старушку-нимфоманку, уверив себя, что передо мной - ранний образец экранного "мовизма", но, каюсь, зоофилия, пусть и с комедийными обертонами, показалась мне перебором - с появлением гориллы я сбежала.

Но надо ли бороться с непосредственным впечатлением, если оно нечаянно нагрянет? По мне самой низкопробной порнографией была картина венгерского режиссера Марты Мессерош "Дочери счастья" с Ольгой Дроздовой в главной роли. Грубо идеологизированный и схематичный образ героини, неспособной достойно сопротивляться обстоятельствам и годной только на то, чтобы продаваться, намекает на образ современной России, "заказанный" и тиражируемый сегодня на Западе. Примитив, помноженный на политическую конъюнктуру, - такова формула хорошо просчитанного коммерческого успеха сомнительной во всех отношениях псевдосоциальной мелодрамы. Увидеть ее было полезно - необходимо знать, что думают о нас бывшие соседи по соцлагерю, но включать в конкурс масскультовскую продукцию, где даже уровня профессии нет, не то что искусства, - была ли в том нужда? Ну и что ж, что там снимались русские актеры. Сейчас это не такая уж редкость. Чулпан Хаматова снялась у немецкого дебютанта Файта Хелмера в главной женской роли в трагикомедии "Тувалу" и в паре со своим партнером Дени Лаваном получила приз "За лучший романтический дуэт". Картина вызвала разноречивую реакцию, но тут определенно есть, о чем говорить по счету искусства. Роль Эвы - безусловная удача талантливой актрисы, роль - самораскрытие, что случается довольно редко. Чулпан органично вписалась в чаплиниаду. Ее комедийная экспрессия лишь подчеркнула ее глубоко спрятанный лиризм.

Жюри во главе с Беатой Тышкевич отдало предпочтение "доброму старому кино". Традиционным христианским ценностям, на чем стоит европейская культура. Привкус идеального мне лично приятен, несмотря на то, а, может быть, именно потому, что идеальное все дальше отстоит от реального. На пороге ХХI века инвентаризация "ликов любви" обретает еще и незапрограммированный провиденциальный смысл. Итог столетия подведен и в общих чертах ясен. Он сводится к свободе экранного изображения. Свобода эта связана с характером власти, каковая не только запрещает или разрешает, - она еще и покушается на нравственный закон внутри нас. Но глубже всего она связана с культурной традицией, в которой мыслит себя художник. Тарковский изобразил любовь в экстатическом образе женщины, парящей над пространством и временем, не потому, что цензура ему выкручивала руки. Просто он так чувствовал. "Свиданий наших каждое мгновенье мы праздновали как богоявленье одни на целом свете┘", - писал Тарковский-отец.

Недавно авторитетный сексолог Игорь Кон высказал любопытное соображение. Если в наступающем столетии будет решена вековая проблема человечества - проблема мужской импотенции, это может повлечь за собой что-то вроде сексуальной контрреволюции. Отсутствие проблем в постели отменит все допинги, в том числе и порнографию, и породит глобальную половую скуку. То есть возможные последствия прогресса в данной сфере непредсказуемы. Ведь, как известно, и творчество есть сублимация вытесненной сексуальности, а если попросту - результат любовных неудач. Как говорится, не приведи Бог дожить до кинематографа будущего, когда игривая романсовая строка "О любви не говори, о ней все сказано" обернется суровыми буднями.