В России Обломов всегда побеждает Штольца

	Алексей Герман. Фото Фреда Гринберга (НГ-фото)

Не каждый раз на финише очередного киногода сходятся российские режиссеры, чьи имена уверенно присутствуют в топ-листе мастеров мирового класса. Такие совпадения - рука судьбы, сортирующая, по убеждению Набокова, факты и даты "в предвидении нужд" исследователя. Да и когда же, как не в мистическое время конца века и конца тысячелетия, должен, обязан был случиться этот парад имен, хотя бы для того, чтобы - несмотря и вопреки - поднять наш смятенный дух: не оскудела ни талантами, ни "матерыми человечищами" русская земля. Новые работы Германа, Михалкова, Сокурова, хорошо известные уже и в Европе, и в Америке, были номинированы в числе других на соискание призов российской кинокритики "Золотой Овен", которые присуждались в нынешнем году второй раз. "Хрусталев, машину!", "Сибирский цирюльник", "Молох" - одной этой триады хватило бы с лихвой, чтобы напрячь голосующих. Национальный приз кинокритики - дело цехового престижа. Ты ставишь галочку, а на тебя равняется прогрессивное человечество - такое ощущение у выборщиков, даром что голосование - тайное. И вот вам первая сенсация: "Цирюльник" не вошел в список номинантов на лучший фильм.

Но стоит ли пороть горячку? "Сибирский цирюльник" четырежды отмечен в листе номинациий - за операторскую работу (Павел Лебешев), за музыку (Эдуард Артемьев), за работу художника (Владимир Аронин) и, наконец, за лучшую роль второго плана. Владимир Ильин победил в этой номинации и, встреченный овацией зала, прочел прелестный и лукавый стих собственного сочинения: "Нам в простоте прожить легко ли? Спасибо за вторые роли┘"

Однако сам мэтр, Никита Михалков, персонально ни с какого боку не вписывался в номинации приза. Не давать же ему "Золотой Овен" за лучший иностранный фильм.

У национального приза кинокритики и кинопрессы - своя стратегия.

Критика должна поддерживать arthouse. На фоне глобальной коммерциализации, превращения искусства в продукцию эта миссия все более актуальна. И мы - не исключение из мирового тренда, хотя не сказать, что сильно устали от изобилия качественного коммерческого кино. Боязно молвить, но выбирали мы своих номинантов всего-то из сорока с небольшим картин - таков на круг урожай уходящего года.

Питерское лидерство в главных номинациях - кайф и праздник для патриотов петербургской культуры, но еще и важный симптом тоски по "правде жизни". По тому искреннему и человечному искусству, которое дарило иллюзию правды. В этом деле, как мы помним из истории кино, не было равных "ленинградской школе".

То, что на руинах советского кино вдруг очнулась традиция, школа, заставляет вспомнить Бердяева, который обмолвился в начале века: мол, всегда остается вопрос о вечных свойствах русского духа. После десятилетия попыток перестроиться - переделаться, стать другими, сменить кожу, сжечь все, чему поклонялись, - особенно полезно перелистать "Истоки и смысл русского коммунизма", налегая на истоки. Ведь власть нынешняя ничего не требует от художников, никуда не зовет, не диктует, какими должны быть их эстетические отношения с действительностью. И ясно, как днем, что кино - это миф, сон, дым, фабрика грез и бегство от реальности. Именно такое кино завоевало мир, и нам бы не грех завести у себя подобное. И мы стараемся - вот Михалков "Цирюльника" снял, первый российский блокбастер, наш ответ Голливуду, зрители утирают слезу, пишут письма автору. Казалось бы, возрадуйтесь, братья и сестры, Голливуд догнали, "Тита-ник" потопили. Все можем, и все у нас получится. Так нет ведь, не того душа просит. Не мило этой душе "без правды сущей, да была б она погуще, как бы ни была горька".

Так что нетрудно догадаться, кому и почему достался главный "Овен". Разумеется, фильму "Хрусталев, машину!". Алексей Герман, заслуженный "правдоруб" и мифоборец получил "Золотого Овена" еще и как лучший режиссер. Каннский аутсайдер дома вышел в абсолютные лидеры, да еще на фоне и в окружении родной "школы". Это ли не победа!

О "Хрусталеве" уже накопилась целая литература. Это фильм "с историей", если воспользоваться подходящей к случаю формулировкой Марины Цветаевой. Да с какой еще историей! Не сказать, что картина пользуется всенародной любовью, но интерес к ней огромный.

Конечно, народ всегда прав. Но "любовь народа" - последний аргумент самозащиты не вполне состоятельного автора. Главное, что российское кино на рубеже веков подводит окончательные итоги тоталитарной эпохи. И делает это спонтанно, в отсутствие социального заказа. Стало быть, мы имеем дело с духовной инспирацией, с объективным процессом саморазвития глубинных векторов уходящего века, имеющих отношение к личным судьбам каждого из ныне живущих.

"Хрусталев" и "Молох" - тот самый "опыт зла" в российской культуре, об отсутствии которого так печалились доморощенные постмодернисты, насмерть обидевшиеся на русских классиков за то, что те якобы породили идеалистические иллюзии интеллигентского сознания и тем самым подготовили Октябрь.

Но, похоже, этих российских иллюзий хватит и на ХХI век. Ибо вопреки всеобщему ожесточению и опасному упрощению человеческих отношений, вопреки нравственному одичанию, в России конца века нежный Обломов по-прежнему побеждает мускулистого Штольца. В высшем, что называется, трансцедентальном смысле. Именно об этом - "Несколько дней из жизни И.И. Обломова", шедевр Михалкова. Обломовское лежание на диване, обломовская лень героизированы здесь как "подвиг неучастия", как высшая степень нонконформизма и доблесть аутсайдерства. Идея, перпендикулярная публицистическим концепциям революционно-демократической критики XIX, уже почти что позапрошлого века, в приснопамятные годы застоя была "злобой дня". Пришли иные времена. Оказалось, что людей с железной хваткой Штольца у нас предостаточно. И что же? Витающий в эмпиреях, непрактичный и мечтательный, едва ли не юродивый, Илья Ильич в своем шлафроке все равно милее сердцу.

Успех у национальной кинокритики автоматически исключает и Германа из славного Ордена Обломовых - прежние его лавры не в счет, тогда все было "из-под глыб" советской цензуры. Ему, как водится, предстоит еще заплатить за свою победу в родном отечестве и, быть может, даже пожалеть о ней. Если ему важнее остаться Обломовым.