Неузнаваемые герои совремнных пьес

	Геннадий Бортников в спектакле "Братья и Лиза". Фото Михаила Гутермана

АРИСТОТЕЛЬ говорил об узнавании, что это очень важно для художественного произведения. Конечно, годы, прошедшие с тех пор, позволяют наиболее отважным древними правилами пренебречь. Впрочем, описываемые ниже случаи - кажется, из тех, когда сами герои не подозревают о собственном подвиге.

Итак, во МХАТе имени А.П. Чехова вышел спектакль "Джульетта и ее Ромео". Авторское вмешательство Клима не ограничилось простой перестановкой слов, а вернее, имен главных героев, знакомых нам по более раннему сочинению Шекспира. Клим - до сих пор больше известный как режиссер, работавший сначала в "Творческих мастерских", потом - "нигде", потом - в разных театрах бывшего СССР и в Театре на Литейном в Санкт-Петербурге, теперь выступает как драматург-интерпретатор, в данном случае решительной рукою перелатавший трагедию "Ромео и Джульетта". Поставил современную трагедию режиссер Владимир Берзин, тоже немало поработавший в разных театрах страны, особенно в Сибири, но самоидентифицирует он себя прежде всего как ученик Анатолия Васильева, как мыслитель сцены, не чуждый практических упражнений. В спектакле играют выпускники Школы-студии МХАТ, принятые в театр на правах стажеров, чтобы еще год совмещать учебу с практической театральной работой (о дипломных спектаклях курса Олега Ефремова и Аллы Покровской "НГ" подробно писала нынешней весной и в начале лета). В спектакле "Джульетта и ее Ромео" заняты восемнадцать молодых актеров. Для и без того перегруженной труппы - непосильная ноша. Но если молоды и талантливы... В программке записано - спектакль поставлен в Студии молодых актеров МХАТ имени А.П. Чехова. Чтобы говорить об их будущем, стоит принять во внимание опыт уже, кажется, окончательно почившей в бозе Лаборатории молодых драматургов и режиссеров, хорошо начавшей, но быстро скоротавшей свои дни. Не станем обобщать: что, мол, не прививается в нынешнем МХАТе имени Чехова ничто новое и здоровое. Посмотрим, как оно будет.

Сначала большую часть выпускников занял в своем спектакле "И свет во тьме светит" Вячеслав Долгачев, теперь вот Берзин только с ними и специально для них взял "молодежную" трагедию.

Теперь про Театр имени Моссовета. Там немолодой уже человек, народный артист России Евгений Лазарев, актер, режиссер, педагог, мыслитель, известный своей религиозностью и нравственными исканиями, поставил свежую пьесу Алексея Казанцева "Братья и Лиза". Казанцев - не просто современный драматург. Он - мыслитель. В его пьесах всегда можно найти и сюжет, и философию, и всегда в них поднимаются остросовременные нравственные вопросы, и всегда в них - фрейдизм, и нравственно-религиозные поиски, и х... знает что (в буквальном смысле). Среди трех занятых в спектакле актеров - Геннадий Бортников, кажется, лет двадцать не игравший ничего мало-мальски интересного и Эльга Болгова, года два назад окончившая Щепкинское училище. Константин Райкин позвал ее в "Сатирикон", полгода она "потерпела" и ушла от него в Моссовет. Сыграла в "Московском гнезде" Леонида Зорина, теперь вот - в новой пьесе Казанцева (и снова - на небольшой сцене "Под крышей"). Добавив к тому, что в январе в прокат выходит фильм "Тесты для настоящих мужчин" по сценарию Черныха, где у Болговой - главная роль, можно вывести, что Болгова - самая что ни на есть современная героиня. Во всяком случае, режиссеры воспринимают ее именно так. К забавным деталям можно отнести то, что в уже названном фильме она выступает под своими собственными фамилией-именем-отчеством. Короче говоря, тоже сюжет.

Мало общего. Там - классика, здесь - современная история, с большой претензией на культурную значимость. Там, впрочем, тоже немало претензий. К тому же там тоже настаивают на современности. В программном предисловии (даром что публикуется в программке) Берзин пишет: "В процессе работы над спектаклем мы хотим провести актерскую лабораторию, посвященную поиску эстетики трагического театра". И дальше - про живой контакт с молодежной аудиторией и о том, что "каждое поколение должно заново открывать суть отношений человека и Рока". В общем, понятно, что хотят сказать.

Если не принимать во внимание многоречивые монологи - о лоне, теле и снова о лоне, а также нововведенную автором фигуру Хора (артист А.Семчев), то история, рассказанная Климом, не слишком сильно разнится с той, что у Шекспира (многие известные реплики пришли, не претерпев серьезных изменений). Скажем, у Григория Горина фантазии оказалось больше (речь о пьесе "Чума на оба ваших дома"). Но надо думать, что именно в этих самых монологах и кроется весь современный и весь трагический смысл четырехчасового спектакля. Запоминается интермедия с музыкантами и поварами, красивый потолок, кажется, неслучайно вызывающий из недр памяти похожий - в знаменитом подвале "Школы драматического искусства" на Поварской. Круглые декоративные проемы потолка в самые кульминационные моменты будут озаряться красным светом. И какая-то возрожденческая фигня с перспективой, нарисованная на заднике, который и виден-то раз или два - за открывающимися в "иное пространство" створами. Резкие переходы от цвета к черно-белой графике - в одеждах героев. Две красных кисеи - как бы аван- и арьерзанавес. Во всем, короче говоря, чувствуется работа ученика всегдашнего соавтора Анатолия Васильева, художника и архитектора его спектаклей Игоря Попова. Лариса Ломакина и есть его ученица.

Еще - красивая смерть Тибальда, препровождаемого на тот свет в инвалидном кресле-каталке уже одетым в белое призраком Меркуцио (Евгений Бероев). Эффектные выходы персонажа по имени Хор (намек на античное прошлое жанра, без обиняков проартикулированный во вступительном слове Берзина; о том же - греческое облачение Париса и та легкость, с которой, позабыв про Джульетту, он соглашается рассказать брату Лоренцо о той еще Елене); и все комментирующий античный Хор, и все переворачивающий шекспировский шут ("Я два слова скажу перед антрактом...") - в одном лице. Кружение персонажей с выставленной вперед одной рукой и другою на животе - что-то восточное, тайное, обозначающее причастность иному знанию, чтобы творящееся на сцене не казалось всего лишь историей, хотя и трагической, о любви. Нам эти мистические пляски знакомы по спектаклям Мирзоева - известного поклонника Гурджиева.

И все же спектакль Берзина - о любви. В первую очередь - о любви к слову. В первую очередь - к слову Шекспира, хотя авторами именно эта любовь, кажется, не осознанна до конца. Спектакль Лазарева - о странностях любви. Братья, которых у Казанцева два (поскольку они двойники, которые во втором действии меняются ролями, больше и быть не могло), что-то такое выдумывают, какие-то тени бродят по лестнице и верхней галерее. То отец, то мать (то ли отец, то ли мать, - в той и другой "роли" является одетый то в более женское, то в более мужское, но такое же бесстильное артист Геннадий Бортников). Главная же странность любви заключается не в том, что кто-то из двух братьев любит приковывать случайных гостей к кровати, а в страшном разрыве между словом и делом. Говорят о любви, а любви-то и нет. Болгова, конечно, очень красивая девушка, но даже это ее достоинство не использовано (что, к слову, сумели использовать создатели фильма "Тесты для настоящих мужчин"). В пробежках с топором в двух шагах от зрителей любви немного (и лучше отказаться от них, пока не поздно).

Сюжеты разные, а общего много. У Берзина - совершенное отсутствие чувства юмора. То же отличает и письмо Казанцева. Он и в жизни-то не станет торопиться откликаться на чужую шутку и предпочтет серьезное высказывание веселому замечанию. А уж в пьесах у него - все совершенно всерьез. Во МХАТе держатся повыразительнее, зато совсем не умеют говорить. По спектаклю Берзина трудно судить даже о наличии или отсутствии таланта у того или другого актера, не то что об актерском диапазоне, потому обращаешь внимание на мелочи - дефекты речи, плохую дикцию... (Может быть, такой монотонности и сокрытости смыслов, невнятности требовал от них режиссер-медиум?) Тут, прошу прощения, различие есть: у Болговой все же чувствуется школа Малого театра. Но о чем она говорит и о чем говорят слова, кажется, не знает и она сама. Красивый голос к тому же "накладывается" на совершенное отсутствие того, что профессионалы называют заразительностью. Игра ее не захватывает. И это снова роднит ее со сверстниками из Школы-студии МХАТ.

В "Братьях и Лизе" был, пожалуй, один живой момент. Это когда Брату - Бортникову звонит по телефону "внесценический" Вася, говорят о балете в Большом, кто был в театре "из наших", кто и как аплодировал и бросал цветы. Чувствовалось, что артист владеет материалом, и это ему интересно. В сценах страсти одинаково неубедительны были и оба брата, и молодые артисты из трагического спектакля во МХАТе (Лизе пристращаться по роли не полагалось).

Из общего - "на двоих": на спектакль во МХАТе пришли педагоги Школы-студии, и было видно, как много могут они простить и принять в игре своих учеников. На премьере в Театре имени Моссовета давние поклонницы Бортникова забросали его цветами.