Роман с газетой

CПЕРВА Николай Климонтович был только писателем. Потом он стал штатным обозревателем одной очень известной газеты. Потом он из этой газеты уволился и написал про нее очень короткий, но сильно злой роман, публикуемый в 11-м номере журнала "Октябрь" под названием "Последняя газета".

Ситуация в литературе обыкновенная. Все писатели переживают свои романы одинаково - сперва как все прочие смертные, бездумно отдаваясь нахлынувшей страсти, потом разделываются со своими былыми возлюбленными на бумаге, и горе той возлюбленной, которая обошлась с писателем не самым лестным для него образом.

Роль возлюбленной в данном случае сыграла газета. Соблазнив писателя (то есть соблазнив его вступить в открытую связь с нею), она поставила его сначала в положение зависимого - в первую очередь материально, а это ранит самолюбие, - а впоследствии и в положение немилого, которым тяготятся, но по каким-то своим соображениям прямо не указывают на дверь. Такое положение способствует естественному разлитию желчи, каковую желчь легко обнаружить во всякой строке "Последней газеты".

Климонтович отнюдь не собирался скрывать, какое именно издание описывает. Во-первых, хорошо известно, где он штатно обозревал литературу. Во-вторых, хотя и "топонимика", и человеческие прозвания, и прочие характерные признаки зашифрованы, но шифры так прозрачны, что не составляет никакого труда произвести "обратную правку" и обнаружить под "Настей Мед" Екатерину Деготь.

Коллизия развивается по двум направлениям. Во-первых, главный герой Кирилл К., альтер эго автора, обнаруживает, постепенно, разумеется, фиктивность вырабатываемой газетой информации. Люди, работающие с ним бок о бок, с одной стороны, снобы, многократно преувеличивающие значимость своей культурологической деятельности, с другой - узко ориентированные специалисты, берущие на себя смелость судить о том, о чем не имеют представления, к тому же далеко небескорыстно обслуживающие интересы той группы, к которой по каким-то жизненным обстоятельствам принадлежат (группа включает в себя не только профессионально выгодные связи, но также родственников и иных лиц, с которыми газетных сотрудников связывают житейские отношения).

За этими наблюдениями трудно не признать известной справедливости - тем более если расширить аналогию и на другие институции, существующие в окружающем нас мире. Дух принадлежности к стае - со всеми вытекающими - во весь голос диктует свои законы продвигающемуся на любом поприще, будь то искусство, политика или обслуживающая их журналистика. Сегодня с трудом сыщешь примеры бескорыстного (и полезного) служения делу, а если и сыщешь, то они смотрятся скорее чудачеством и анахронизмом. Увы, такова общественная идеология, и то, что Климонтович взялся об этом свидетельствовать, делает ему как писателю честь, поскольку писатель, вообще говоря, прямо-таки обязан указывать на социальные язвы.

Во-вторых, главный герой Кирилл К., альтер эго, напомним, автора, на протяжении всего повествования (хотя, опять напомним, не слишком длинного) неизменно противопоставляет себя - писателя окружившим его (по собственной его воле, заметим) ничтожествам.

Конечно, с одной стороны, он и кается, мол, предал писательство, погнавшись "за длинным рублем" (одновременно иронизируя над собой), и удивляется: как же так, я, известный писатель, и вдруг занимаюсь такой лабудой, - а с другой, чувствуется в этом во всем какая-то фальшивая нотка. "Зачем я здесь?" - задает себе вопрос Кирилл К. И отвечает: "Бес попутал". Чем попутал-то? Деньгами, натурально. "Вы бы устояли? У вас, может быть, нет любимой жены на бюджетном финансировании... и хорошенькой дочки, ученицы Гуманитарного лицея, почти на выданье?" Может, может, все может быть.

Но есть ведь и другие признания. "Дело в том, что моя литература перестала меня кормить". Приплюсуем сюда описанный Климонтовичем досуг Кирилла К. Грибочки соленые, лобио-мобио, шашлык-машлык, водочка-понимаю-с, далее что там еще в меню, и все это желательно в каком-нибудь ЦДЛ, а цены, как известно, растут, как опята в сезон... Опять же Малеевка туда-суда, Коктебель, 10 $ в сутки, извините, а тут "в одном из издыхающих толстых литературных журналов в условных единицах... мне заплатили за рассказ двенадцать с половиной... Пятьдесят центов за страницу". Признаемся же наконец, что и Маркс бывал прав, особенно подметив, что бытие определяет сознание.

А вот сложились бы у Кирилла К. отношения с "Газетой" иначе, не выставили бы его за дверь новые люди, интересно, написал бы Климонтович такой разоблачительный роман? Безусловно, он переживал бы потерю своей писательской девственности, но как-нибудь по-русски, выпивая, допустим, одну дополнительную стопку на помин этой самой утраченной чистоты.

В финале романа герой случайно оказывается в подвале, где обнаруживает поразившую его вещь - практически весь тираж только что отпечатанного номера идет под нож. Вся Газета - фикция, она никому не нужна, она делается ни для кого и существует как вещь в себе. "Было совсем неплохо. Да что там неплохо - было очень весело. Нет, я не шучу, было очень весело, господа", - иронически резюмирует Кирилл К.

Бывает ирония, которая буквально переворачивает мир. Но этой иронической реплике такое не под силу. Возможно, Климонтович и хочет здесь обобщить, но обобщения отчего-то не получается. Очень может быть, потому, что на самом деле автор смотрит на ситуацию с того же берега, от которого, как ему кажется, безвозвратно отчалил. Ан нет, берег все тот же, там, где литература кормит. Или от нее ждут, что она будет кормить.

А на другом берегу живут другие. Кирилл К. в глубине души, скорее всего, презирает их так же, как ненавистные ему культурологи презирали его самого. Но об этих других в "Последней газете" нет ни слова. Так что и нам здесь незачем о них говорить.