Павел Руднев МОЖЕТ показаться, что новый спектакль Художественного театра в Камергерском переулке - "Привидения" Ибсена - реконструкция какой-нибудь древней театральной легенды. Так скучна здесь актерская игра, так банальны "трактовки", так унылы и старомодны декорации. К последним, впрочем, проявлено здесь исключительное внимание - усилия Бориса Мессерера превышают усилия всего актерского состава под режиссерским руководством Николая Скорика.
Тончайший тюлевый занавес, чуть ли не аутентичная мебель, дом-замок с высокими готическими окнами, ковер, стулья, кресла, скатерть, подернутые одной узорчатой материей, напольные часы, четыре вазы с одинаковыми лилиями, за дверьми - ветвистый сад, ручейки дождя. Когда Регина (Наталья Рогожкина) выйдет на улицу для разговора со своим названым отцом (Евгений Киндинов), то дождь будет стекать не с колосников, а сразу с ее зонтика - сидящие близ сцены зрители с увлечением замечают пластиковую трубочку, по которой вода течет из-под полы ее плаща на вершину зонта. А если привстать, то можно увидеть наборный паркет. Скользя по нему, актеры не пользуются войлочными тапочками с завязочками, а зря - могут поцарапать пол, музейный экспонат.
Андрей Панин играет Освальда непутевым безликим морфинистом, серой личностью. Уже в первом появлении на сцене его бьет судорога, которая станет единственной краской роли, единственной болью персонажа. Вместо традиционного визита в сумасшедший дом перед освоением роли артист, видимо, изучал литературу на тему "Как избежать воинской повинности". Словно у страдающего церебральным параличом, у Освальда ломает все тело, глаза непроизвольно мигают, клонится в сторону голова, тяжело проходит процесс речи. Это гипертрофированное увлечение физиологическими подробностями приводит к эмоциональному фиаско. Отсутствуют переходы из менее болезненного состояния в более болезненное. Катарсический финал не состоится - Освальд произносит фразу "мама, дай мне солнце", которая должна свидетельствовать о помешательстве главного героя, с интонацией "мама, дай мне хлеба".
Но главная беда в том, что Панин не играет в Освальде не только даровитого художника, он не играет и просто художника. Герой асоциален, а в модернистской системе координат, которую необходимо учитывать, это немыслимо: сифилис мозга у художника - более важная метафора для того времени, чем сифилис мозга вообще. В ибсеновском Освальде борются жизнелюбивая сила эстетического созидания и физиологическая родовая немощь. Здесь же телесному распаду ничто человеческое не сопротивляется.
Как играют остальные? Никак. Два года назад во МХАТе шел спектакль "Путь издалека" по пьесе современного греческого драматурга Яковоса Кабанеллиса. На Новой сцене был и тот же дом, подверженный внутренним разрушениям, и та же дубовая мебель, и те же часы, так же неспешно исполненные собственного достоинства ходили и жаловались на жизнь тот же Андрей Мягков и та же Анастасия Вознесенская (в "Привидениях" - Пастор Мандерс и фру Альвинг). Это была одна из тех работ, единственная цель которых - выехать за границу на гастроли. Норвегия МХАТу не светит. "Путь издалека", поставленный в апреле, сняли к декабрю.
