Уроки восстания

Партийный писатель Проханов. Фото Андрея Никольского (НГ-фото)

РАССМАТРИВАТЬ широкомасштабный роман Александра Проханова "Красно-коричневый" ("Наш современник", номера с 1-го по 8-й) с точки зрения художественной ценности невозможно. Александр Проханов лишен дара художественного письма. Слог его убог, образы плоски, мотивировки нелепы, сюжетные ходы банальны до штампов.

Не было бы вообще никакого смысла разбирать этот роман, если бы не одно обстоятельство. "Красно-коричневый" является очень характерным документом, зафиксировавшим типологические черты сознания определенного социального слоя. Я не утверждаю, что этот документ уникален, мне приходилось читать сочинения подобного рода (например, огромный роман Юрия Голубицкого "Новый" - вечно русский", печатавшийся в журнале "Молодая гвардия" за 98-й год). Однако круг потребителей этих текстов довольно узок - в силу их (текстов) идейной, так сказать, направленности (ну и уровня исполнения). По существу, это партийная литература, для партийных же целей предназначенная и к партийному читателю обращенная. Он черпает в ней боевой дух и руководство к действию. Простым же (непартийным) читателям предоставляется редкая возможность познакомиться с этим до некоторой степени неизвестным ощущением мира.

Время действия "Красно-коричневого" отнесено к лету-осени 93-го года. (Действие уже упомянутого "Нового" - вечно русского", как и многих других произведений названной категории, происходит тогда же.) Не надо большого ума, чтобы догадаться, отчего этот временной отрезок приковывает к себе столь пристальное внимание. Хотя попытка революции закончилась штурмом мятежного парламента со всем известными последствиями, то был и звездный час сплотившихся оппозиционных сил, давший и упоение борьбой, и надежды на победу.

Своего главного героя Проханов вводит в действие резко - прежде всего для самого героя. Полковник Хлопьянов после многих лет службы (и, естественно, сражений) в горячих точках вернулся в Москву. Он разочарован во всем. Служба в армии его более не удовлетворяет. Он стоит на Пушкинской площади, с отвращением глядя на кипящую вокруг жизнь. Зрение его действует избирательно - он видит только человеческий сброд, проституток, бомжей, бандитов, наркоманов и гомосексуалистов.

Но и это кажется автору недостаточным, чтобы оправдать весь будущий путь его героя. Полковник Хлопьянов - визионер. Его преследуют навязчивые видения. Перед его взором разворачивается нечто вроде мистического гала-концерта. Политические фигуры ненавистного Проханову лагеря, приняв свои истинные обличия, кривляются в небесах. С наибольшей частотностью для изображения этого "праздника жизни" используется слово "слизь". Какие-то головастики, пузыри, личинки (ничто не забыто, никто не забыт - все поименованы, даже с указанием должностей), все хлюпает, пульсирует, разлагается. Проханов пишет свою картину с каким-то сладострастием, словно само перечисление мерзостей доставляет ему удовольствие. Не раз и не два на протяжении романа он возвращается к этим гнусным картинам, отдает этим описаниям десятки страниц, противореча всякой логике художественного построения текста (любое продлевание эффекта сводит его на нет).

Несмотря на отвращение, привожу цитату (чтобы выяснить раз и навсегда, с какого рода текстом мы имеем дело): "В волдыре жидкой крови, покачиваясь на тонком хвостике, головастый, как сперматозоид, уловленный для искусственного осеменения, плыл Гайдар. Введенный через трубку во влагалище престарелой колдуньи, такой сперматозоид превратится в олигофрена, чей студенистый гипертрофированный мозг выпьет все жизненные силы организма, и их не хватит на создание души. Желеобразное серое вещество, помещенное в целлофановый кулек, на котором нарисованы маленькие подслеповатые глазки, вырабатывает непрерывную химеру, от соприкосновения с которой останавливаются поезда и заводы, падают самолеты, перестают рожать поля и женщины, и ярче, брызгая желтым жиром, пылает печь крематория".

Помимо этической ущербности, здесь очень заметны все стилистические недостатки прохановского письма (надо быть абсолютно глухим к слову, чтобы не понимать несовместимость канцелярского престарелая и литературного колдунья, а уж перестают рожать поля и женщины! А непрерывная химера, да еще с которой что-то соприкасается...). Заметим, к слову, и странное невежество автора в области высоких материй, которые он, ничтоже сумняшеся, понапихал в свой роман. По его мнению, душа, что ли, силами организма создается? Поздравляю господина Проханова с такой душой!

Уже здесь, в самом начале, начинает звучать любимая прохановская нотка - "узор каббалы", "томик Талмуда". Становится ясно, кто "выпил соки страны", "способствовал голодной смерти грудных младенцев".

Ситуация видится Проханову в таком свете: некие силы зла, зная и ощущая избранность России и осознавая онтологически присущую ей светоносность, объединились для решительного уничтожения очага мирового добра. Собственно, вся русская история представляется Проханову ареной борьбы этих сил - зло строит всяческие козни, а Россия каждый раз возрождается, точно феникс из пепла. Не могу утверждать, что Проханов лично высказывает утверждение, что и вся история человечества была устроена только для того, чтобы после Армагеддона 140 тысяч исключительно русских праведников вошли в Небесную Россию, которая и является Тысячелетним Царством Христовым, но эти рассуждения он вкладывает в уста безусловно положительного (в контексте романа) персонажа, мученика и праведника, некоего отца Владимира, вышедшего при штурме навстречу врагу с иконой и тут же на месте и убитого.

Заметим также, что духами света в романе именуются две категории сущностей - во-первых, небесные ангелы, точно валькирии летающие над оппозиционными силами (и не только во время сражений, но даже порой во время демонстраций и митингов), и, во-вторых, бойцы баркашовских дружин.

Вообще, несмотря на панорамное обозрение широких оппозиционных сил, симпатии автора явно отданы этим белокурым молодцам в камуфляже. Полковник Хлопьянов, отсмотрев первую серию своих эсхатологических видений, тотчас же устремляется ко всем сколько-нибудь заметным фигурам фронды (последовательно, разумеется). И всюду переживает разочарование: много слов, мало дела. Только "воинство Богородицы" кажется Хлопьянову серьезной, способной на позитивное действие силой. (Характерно, что в финале, когда Белый дом взят, силы его защитников рассеяны, дух сломлен, только баркашовские бойцы не теряют головы и не впадают в отчаяние - спокойно следуют приказу своего "Вождя" уходить по одному "в лес", поскольку решающее сражение еще впереди.)

Мировое зло между тем вовсю плетет козни. Превращаясь на глазах у Хлопьянова, обладающего поразительной способностью не просто проникать всюду, но быть всюду желанным, специально приглашенным гостем, в уродливых птиц и всякую нечисть с копытами и рогами, политики, журналисты и серые кардиналы чуждого лагеря с помощью магии и парапсихологии одуряют оппозицию, разгадывают ее планы, толкают на проигрышные ходы, парализуют волю к действию. Хлопьянову уготована трагическая роль - он избран быть связным звеном, донося своим соратникам информацию, которую открывают ему враги. Он невольный пособник зла, который и видит, что его используют, и ничего не может с этим поделать, поскольку должен выполнять принятые на себя функции разведчика.

Очевидно, что честные русские люди не имеют шансов победить (не вообще, конечно, но тогда). Не потому, что это было, допустим, невыполнимо в данных исторических условиях, а потому, что против колдовства да бесовских ухищрений что сделаешь? Обсуждение предмета переносится таким образом из области конкретной политики и конкретной истории в область мистики. Что позволяет (при относительной критике отдельных слабостей и ошибок) вывести действия интересующих автора политических сил из сферы какого бы то ни было конкретно-исторического анализа. И более того, утверждает их уже совершенно неоспоримую глобальную правоту - сам факт противостояния не какому-то ничтожному президенту и его клике, но всему мировому злу, князю тьмы и всему его сатанинскому войску возводит значимость событий на недостижимую высоту.

В психологии такой феномен носит название "компенсации". Травмирующая ситуация, когда сознание не имеет сил примириться с реальностью, противоречащей представлениям личности о себе и своей значимости, вынуждает эту личность трансформировать реальность таким образом, чтобы вся ответственность ложилась на стечение неблагоприятных обстоятельств. Это типичное поведение невротика. Хрестоматийный пример таких невротических реакций - когда человек субъективно ощущает себя совершенно больным (будучи объективно абсолютно здоровым), и это служит объяснением, почему он не сделал блестящей карьеры - способности замечательные, да здоровье подкачало. Или когда он уверяет всех и вся (себя в том числе) в презрении к противоположному полу, подсознательно же просто боясь получить отказ. Заметим, что психология напрямую связывает невроз с завышенной самооценкой и неспособностью критического отношения к себе.

Возвращаясь к тексту "Красно-коричневого", отметим, что Проханов очень точно воспроизводит неадекватность реакции своих героев на происходящее. Характерен эпизод штурма Останкино, когда толпа, уже учинившая беспорядки, с оружием в руках и недвусмысленными угрозами и в адрес власти, и в адрес засевших на телевидении жидов, оказывается у телецентра - и в нее оттуда стреляют. Люди потрясены, возмущению нет предела. В них стреляли! То, что они сами собирались стрелять, необъяснимым образом выветрилось у них из головы. Точнее, им это можно (умирать будут не они). Нельзя в них.

Поражает какая-то детская, почти дикарская недальновидность - никто, даже вожди и вдохновители, не интересуется будущим, даже самыми ближайшими последствиями здесь и сейчас совершаемых поступков. Не то что нет никакой, даже приблизительной программы на будущее (в случае победы). Нет, собственно, даже реальных планов организации настоящего. Все происходит стихийно и спонтанно, как в истерике или угаре. Невозможно понять, чего в конечном счете хотят все эти возбужденные люди. Реставрации советской власти? Но сомнительно, чтобы казаки и священники были в этом столь сильно заинтересованы. Реставрации Российской империи? Но зачем это недовольным жизнью пенсионерам, не говоря уже о коммунистах? Проханов - вольно или невольно - воспроизводит идейный хаос, идейную беспомощность сплотившихся во имя отрицания масс, которым на самом деле нечего делать вместе. Сплотившая их энергия разрушения не может быть преобразована ни во что позитивное, и захвати они власть - уже назавтра они не знали бы, что с ней делать.

Чем дальше, тем более становится ясно, что и нелепица с парламентским мятежом была умело спровоцирована силами мирового зла. Зачем? Чтобы вынудить лучших людей собраться в одном месте и прихлопнуть их одним махом. Проханов, однако, на этом опять не останавливается. Следуя законам плохого кино, он вводит уже совершенно комедийную линию - оказывается, Руцкой владеет чемоданчиком, где собран компромат на президента и окружение - копии каких-то счетов.

Безумие заразительно. Злые силы вообразили, что владение этим чемоданчиком дает власть не только над Россией, но чуть не надо всем миром. Хлопьянову уготовано получить этот чемоданчик из рук бегущего из Белого дома Руцкого. Хлопьянов намерен спрятать его и передать своим. Но злые силы отслеживают каждый его шаг. (Заметим, что они уже давно овладели сознанием Руцкого и крутят им, как хотят, так что неясно, что мешало им получить его из рук самого бедного зомби.) И вот Хлопьянов в руках врагов. В чемоданчике, однако, лишь грязное белье Руцкого да его "дырявые носки" (тут Руцкого становится по-настоящему жаль - вице-президент, а даже на хорошие крепкие носки средств не хватает).

Ни пытки, ни самые заманчивые обещания не могут вырвать у Хлопьянова правды - где компромат? Хлопьянов молчит, как партизан. Держись, читатель! Он сам этого не знает. (Или Проханов забыл анекдоты, которыми жил его любимый советский народ, что ставит своего лучшего героя в классическую анекдотическую ситуацию?) Одно утешает Хлопьянова - значит, есть еще какая-то третья сила, о которой не подозревает ни он, ни (что гораздо важнее) мировое зло. Что это за сила, остается полнейшей загадкой. Хлопьянов считает, что это дает основание для надежды, сила, таким образом, наша, русско-патриотическая, но как ее могло проморгать все мировое зло, не углядеть ее сквозь свои магические призмы? Остается предположить, что роковой чемоданчик похищен (страшно вымолвить) Самой Высшей силой, Той, что выше самого мирового зла.

Проханова, кажется, ничуть не смущает кощунственность такого предположения. Не говоря уже о его вопиющей абсурдности. Можно еще хоть как-то смириться с мыслью, что бесовскому воинству для мирового господства зачем-то понадобился компромат на Ельцина, но чтобы Тот, Кто сотворил весь этот мир, желал завладеть такой откровенной дрянью...

В последних строках романа отважного Хлопьянова распинают на турнике, как бы повторяя казнь Андрея Первозванного. (Андреевский крест, воспроизводимый на андреевском флаге, который подается в романе как знамя оппозиции, таким образом метафорически реализуется в финале "красно-коричневого".) Можно было бы сказать, что Проханов в описании этой сцены совершенно потерял такт и чувство меры. Но этого сказать нельзя. Чувство меры и такт утрачены уже в первых строках романа. Весь этот роман есть свидетельство глубокого нарушения этического чутья. Документ нравственной патологии.